– М-м-ма-а-а… – старательно растягивая звуки, прочитал Егор. – Ма-а-ама-а-а… Ой, Амирка! Мама! Это ж слово! Мама! – Егор от удивления и восторга подскочил на месте.

– Вот видишь! Ты уже начал соединять буквы вместе! – Амир с улыбкой наблюдал за прыгающем от радости Егором.

– Джамалка! Черт ушастай! Ты вишь, чо творится? Я слово могу читать! «Мама»! – Егор подскочил к равнодушно жующему траву ослу и потрепал его по голове. Потом на пути возбужденного Егора попался Амир. Егор подхватил его за талию и легко поднял вверх. – Это так-то, Амирка, я скоро читать и писать научусь!

– Поставь меня на место! – Амир болтал ногами в воздухе и смеялся. – Учителя уважать надо, а не кидать!

– Слухаю, учитель, – Егор поставил Амира на ноги, но руки не разжал. – Что еще хотит мой учитель? – его глаза светились, а руки все крепче прижимали Амира к груди.

– Не «хотит», а «хочет»… – тихо ответил присмиревший «учитель».

– Так что ты сейчас хочешь, учитель? – Егор внимательно посмотрел в карие глаза Амира и, не дожидаясь ответа, тронул губами его губы. – Это только из благодарности, – тут же смутился Егор, отпустил Амира и снова уселся на камень, уткнувшись носом в листок.

– Да! Конечно! – тихо сказал Амир, хитро улыбнувшись.

– Один, два, три, четыре, пять… – Егор шел по дорожке, ведя под уздцы Джамала, и считал шаги. – Семь, восемь…

– Шесть забыл! – поправлял его Амир, легонько хлопнув по спине. – Одна ошибка – один поцелуй! – добавил он смеясь.

– Ага… счас… разбежалси – обиженно пробурчал Егор.

– Три ошибки! «Сейчас», «разбежался»! – поправлял его Амир. – А теперь скажи фразу правильно.

– Сейчас, разбежался! – повторил Егор громко и добавил: – На поцалуи даже не надейси! – и тут же поправился. – Не надейся!

Вечером, сидя у костра, Амир читал Егору стихи. Тот слушал его тихий голос и смотрел в большие карие глаза, в которых плясали всполохи огня.

– В зерцале сердца отражен прекрасный образ твой,

Зерцало чисто, дивный лик пленяет красотой.

Как драгоценное вино в прозрачном хрустале,

В глазах блистающих твоих искрится дух живой.

Воображение людей тобой поражено,

И говорливый мой язык немеет пред тобой.

Освобождает из петли главу степная лань,

Но я захлестнут навсегда кудрей твоих петлей.

Так бедный голубь, если он привык к одной стрехе,

Хоть смерть грозит, гнезда не вьет под кровлею другой.

Но жаловаться не могу я людям на тебя,

Ведь бесполезен плач и крик гонимого судьбой.

Твоей душою дай на миг мне стать и запылать,

Чтоб в небе темном и глухом сравниться с Сурайей.

Будь неприступной, будь всегда, как крепость в высоте,

Чтобы залетный попугай не смел болтать с тобой.

Будь неприступной, будь всегда суровой, красота!

Дабы пленяться пустозвон не смел твоей хвалой.

Пусть в твой благоуханный сад войдет лишь Саади!

И пусть найдет закрытым вход гостей осиный рой.