Отставив кружку, Юля направилась вслед за директором. А он уже нетерпеливо колотил кулаками Сашкину в дверь.

Увидев отца на пороге, Алекс удивленно поднял брови. Спросонья он не очень-то понял, что отец разъярен, посторонился, пропуская родителя и потирая пальцами глаза.

Юля прошла следом за директором, так как он обернулся на пороге и властно кивнул, зовя за собой.

Как только Алекс запер за визитерами дверь, Сергей Иванович перешел к делу:

— Вы что, совсем из ума выжили? — сказано это было злым шепотом, при том, что на мужчине в прямом смысле не было лица.

На бледном полотне — ни кровинки, только черные круги под поблескивающими глазами и небрежная щетина на впалых щеках.

Выглядело это пугающе.

— Ты, — ткнул он пальцем в сына. — Портишь девку на глазах у тех, кто не прочь этим зрелищем полюбоваться. А ты, — перевел он взгляд на воспитанницу, — девочка-припевочка, которую я всем всегда в пример ставил, как самая последняя шлюха раздвигаешь ноги по первому зову.

— Папа, — поморщился Алекс, но Сергей Иванович не дал ему и слова сказать.

— Молчать, пока не убил, — прикрикнул родитель. — Вы, да вы посрамили, опозорили, выставили меня самым последним идиотом! Как ты могла? — снова повернулся к Юле директор. — Ладно, этот ущербный, но ты — Юля! Ведь я воспитывал тебя как родную, все наставления, что получала — только лучшие, от самого сердца. Разве учит Библия плохому? — у мужчины от переполнявших душу эмоций закружилась голова.

— Отец, перестань кричать, — снова подал голос Алекс.

Ему было досадно, что так случилось, но отнюдь не стыдно. Отвык стесняться плотских потребностей. Юля же стояла, опустив голову. Внутри у нее такой ураган бушевал, что не описать. И пусть не жалела ни о чем из содеянного, потому что для нее произошедшее между ними с Алексом чистым было, не оскверненным, еще было непередаваемо стыдно стоять сейчас перед директором. Жалко и обидно от того, что не оправдала его надежд и в глазах не просто упала — запятналась.

— Я перестану, — согласно кивнул Сергей Иванович. — Потому что пока ехал сюда, все решил. Что толку воздух сотрясать, если вы — два бестолковых существа, попрали все, что только могли. В общем, так. Берете паспорта и садитесь в мою машину. До загса довезу и прослежу, чтоб все — честь по чести. А там — как хотите. Можете уматывать в Штаты, или оставаться тут на потеху публике.

— Да ты что! — опешил Алекс. — Какой загс? Мы же толком не знаем друг друга.

— А надо было познакомиться, прежде чем штаны снимать — у всех на виду, надо было подумать, до того, как позорить отца на весь белый свет. Завтра сарафанное радио облетит всех — и кто нас лично знает, и кто только понаслышке верхов нахватался. Растреплют в миг, что мой сын с воспитанницей мало того, что о заповедях Божьих забыли, не иначе маразм случился, так еще и задницами голыми сверкали на все побережье, — зло прищурив глаза, ответил директор сыну.

— Прекрати блажить, — вдруг жестко ответил отцу Алекс. — Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к твоей церкви и ее прихожанам. Плевать я хотел на слухи, сплетни и пресловутое сарафанное радио.

— Прекрасно, — перебил сына Сергей Иванович. — А о Юльке ты подумал? Что у нее за спиной станут болтать? Дескать, попортил и забыл?

Они, словно забыли, что Юля слышит этот разговор. Так увлеклись, что просто запамятовали об ее присутствии.

— Она не маленькая девочка, а давно уже совершеннолетняя, — усмехнулся Алекс, — и в состоянии сама выбирать и отвечать за содеянное. Твои взгляды, отец, — прошлый век. Если следовать им, то я уже должен быть многоженцем. Поэтому говорю один единственный раз — я не собираюсь жениться. Ни сегодня, ни завтра, и уж тем более не на Юле.

Что ответил сыну директор, Юля уже не слушала. Ее вдруг страшно утомила эта семейная перебранка. Больше не было ни стыдно, ни неловко. Сознание словно в стазис погрузилось. Сквозь туманные обрывки фраз девушка почувствовала нарастающую гастритную боль и, отвернувшись, налила себе стакан воды прямо из-под крана. Выпила, громко глотая, но жажда не отступала. Только зубы заломило.

— Значит, жениться отказываешься? — пробился к сознанию голос Сергея Ивановича. Усталый и безэмоциональный.

Юля обернулась.

— Естественно, — пожал плечами Алекс и присел на стоящий неподалеку табурет. — Послезавтра улетаю обратно в Штаты. Работа зовет.

— Вот как, — покачал головой директор. — Ты, одно из самых горьких моих разочарований, сын.

— Я бы сказал, что мне жаль, но ложь — смертный грех, — горько усмехнулся Алекс.

Ему было никак. Вообще. Вся эта ситуация возникшая на пустом месте, казалась ему абсурдной и не стоящей такого пристального внимания. Не случилось никакой трагедии, что с того, что они с этой девчушкой занимались сексом? Ни он, ни она не имели никакого сана, никаких обязательств перед церковью. Опозорили отца? Переживет. Был бы не таким святошей, придумал бы для народа знатную байку.

И все же, не смотря на хладнокровие, Алекс почему-то не мог поднять глаза на Юлю. Ему казалось, что он увидит там ледяное презрение. Или боль. Ничего из вышеперечисленного Алексу видеть не хотелось. Такое странное ощущение со дна души поднималось — досадное, саднящее, словно непоправимое совершил.

— Значит, вот как мы поступим, — подал голос директор, ранее что-то обдумывающий. — Александр, ты уезжаешь в Штаты, и можешь быть свободным от родительского ока. Не хочу ни видеть тебя, ни слышать. А ты, Юля, — мужчина не перевел на нее глаз, продолжал говорить, глядя в сторону. — Собираешь вещи и чтоб к завтрашнему утру тебя тут уже не наблюдалось. Как ни странно, мой непутевый сын правильно сказал — ты уже давно выросла и должна нести ответственность за свои поступки. Ты не могла не понимать, что все тайное рано или поздно становится явным, и я узнаю о вашем непотребстве. Ведь не могла же не подумать о последствиях? — на этом директор все-таки посмотрел девушке в глаза.

Она не стала кивать или что-то говорить. Посмотрела на директора, потом на его старшего сына: не видя практически, словно сквозь, будто они были бестелесными оболочками, и вышла из домика, плотно прикрыв за собой дверь.

Глаза были сухие — от горечи, больно было моргать, а в животе уже полыхал пожар. Закусив губу, Юля прошла к себе в коттедж, не заметив на деревянном крылечке позабытую чашку с остывшим чаем.

Щелкнул за спиной дверной замок и Юля, бессильно закрыв лицо