4 июля. Запертый в четырехугольник штакетника, который позволял сделать только один шаг в длину и один в ширину, я проснулся. Бывают похожие загоны, в которые загоняют овец на ночь, но они не такие тесные. Солнце светило на меня прямыми лучами; чтобы защитить голову, я прижимал ее к груди и сидел на корточках с согнутой спиной.

Какой я? Жалкий я. Две дощечки привинчены к моим вискам.

5 июля. Тяготы совместной жизни. Она держится отчужденностью, состраданием, похотью, трусостью, тщеславием, и только на самом дне, может, есть узенький ручеек, который заслуживает названия любви, но который бесполезно искать, – он лишь кратко сверкнул, сверкнул на мгновенье.

Бедная Фелица.

6 июля. Несчастная ночь. Невозможность жить с Ф. Невыносимость совместной жизни с кем бы то ни было. Отсутствие сожаления об этом. Сожаление о невозможности быть одному. Но дальше: бессмысленность сожаления, примирение с этим и наконец понимание. Подняться с земли. Держись за книгу. Но если вернуться назад: бессонница, головные боли, прыгнуть вниз с высокого окна, но на размякшую от дождя почву, удар об которую не будет смертельным. Бесконечно ворочаться с боку на бок с закрытыми глазами, выставив себя напоказ перед чьим‑то открытым взором.

Только Старый Завет все видит – ничего больше об этом не скажешь.

Сон о др. Ханцале, он сидел за своим письменным столом, одновременно как‑то прислонившись и наклонившись вперед; водянисто-светлые глаза; он медленно и по-своему точно развивает какой‑то ход мысли, сам едва ли слышит во сне что‑нибудь из своих слов, следует только положенной в основу методике. Потом был вместе с его женой, она несла много багажа, почему‑то играла моими пальцами, у ее рукава был вырван кусок толстого войлока, этот рукав, лишь малую часть которого занимали ее руки, был наполнен клубникой.

Карла неописуемо мало беспокоила вероятность быть высмеянным. Что уж за парни это были и что они знали. Гладкие американские лица всего лишь с двумя-тремя морщинами, зато глубоко и бугристо прорезанными на лбу или у носа и рта. Прирожденные американцы, для установления характера которых достаточно обстукать молотком их каменные лбы. Что они знали,

Он лежал тяжело больной в постели. Врач сидел за придвинутым к кровати столиком и наблюдал за больным, который, в свою очередь, смотрел на него. «Никакой помощи», – сказал больной, словно не спрашивая, а отвечая. Врач приоткрыл большой медицинский справочник, лежавший на краю столика, бегло заглянул в него издали и сказал, захлопывая книгу: «Помощь прибудет из Брегенца. – И добавил, когда больной с усилием сдвинул брови: – Брегенц находится в Форарльберге». «Это далеко», – сказал больной.

Это вечное напряжение, прогулка в Аушовиц. Учитель Цайдлер, дамы с вишнями, хождение по грибы, закусывание на балконе, рассказ о брате, доклад о Песталоцци, чтение вслух «Холостяка», она за рукоделием, а когда в рассказе упоминается слово «газета», она восклицает: «Мы же хотели купить газету!» По поводу моей тетради она говорит: «Она красивая, как это она у тебя оказалась?» А когда я спрашиваю, что она этим хочет сказать, она отвечает: «Ну ты ведь не балуешь меня хорошим вкусом». Наконец она вырывает у меня тетрадь, быстро вычеркивает там страницу и захлопывает тетрадь. Торопится на чаепитие и сообщила об этом еще во время чтения.

6 июля. Прими меня в свои объятия, в них – глубина, прими меня в глубину, не хочешь сейчас – пусть позже.

Возьми меня, возьми меня – это сплетение глупости и боли.

Из кустарника появились негры. Вокруг обвязанного серебряной цепью деревянного колышка они пустились в пляс. Жрец сидел в стороне, с поднятой над гонгом палочкой. Небо заволокло тучами, но дождя не было и стояла тишина.

Кроме как в Цукмантеле, я никогда еще не был близок с женщиной. Потом еще со швейцаркой в Риве. Первая была женщиной, я неопытный, вторая была ребенком, я совершенно растерянный. С Ф. я был близок только в письмах, по-человечески же лишь два дня назад. Все совсем не так ясно, сомнения остались. Но как красив взгляд ее смягченных глаз, раскрытие женственной глубины

13 июля. Раскройтесь, ворота. Человек выступает. Вдыхай же воздух и тишину

* * *

Это было кофейное заведение на лечебных водах. Дождливое послеобеденное время, ни одного посетителя. Лишь под вечер небо прояснилось, дождь медленно затихал, официантки начали протирать столики. Хозяин стоял в воротах и высматривал гостей. И вот действительно кто‑то уже поднимается вверх по лесной дороге. На плечах у него плед с длинной бахромой, голова склонена на грудь, при каждом шаге он ставит далеко впереди себя палку на землю

14 июля. Исаак отрекся от своей жены перед Авимелехом, как раньше от своей отрекся Авраам.

Путаница с колодцем в Гераре. Повторение одного стиха.

Грехи Иакова. Предопределение Исава.

В смутном сознании бьют часы.

Слушай их, когда входишь в дом.

15 июля. Он искал помощи в лесах, он чуть ли не перепрыгивал предгорья, он спешил к родникам попадавшихся на его пути ручьев, он бил руками по воздуху, он тяжело дышал носом и ртом.

19 июля.

Мечтай и плачь, бедное созданье,

не находишь дороги, ты потерял ее

Горе! – вот твой вечерний привет.

Горе! – утренний.

Я ничего не хочу, но меня вырывают

руки глубины, что протянуты ко мне,

чтобы стащить меня, бессильного, вниз.

Камнем падаю в подставленные руки.

Звонко звучит в горной дали

Медленная речь. Мы слушаем.

Ах, они обманны, призраки ада,

со скрытыми гримасами, тесно прижавшие

к себе тело.

Длинная, длинная процессия несет его, незрелого.

* * *

Странный судебный обычай. Приговоренного к смерти палач закалывает в его камере без свидетелей. Он сидит за столом и заканчивает письмо, в котором написано: Любимые мои, ангелы мои, где вы витаете, не ведающие, недостижимые для моей земной руки

20 июля. Из камина соседей выпархивает маленькая птичка, садится на край камина, осматривается кругом, поднимается и улетает. Необычная птица, это необычная птица, которая взлетает из камина. Из окна на первом этаже девушка смотрит на небо, видит высоко поднимающуюся птицу, кричит: «Вон она летит, быстрее, вон она летит», и