— Ты – не он! — яростно рычала Лизавета, пытаясь достучаться до него. — Не он! Слышишь? НЕ ОН! Никто не вправе тыкать в тебя пальцем и обвинять в том, чего ты не делал! Пусть все ваши «праведники» сперва свои грехи сосчитают! Или тупо катятся к дьяволу со своим ценнейшим, но никому не нужным мнением! А ты – замечательный человек. Отличный друг. Сын. Брат. Мужчина. Ты дорог нам. Всегда помни об этом. Пожалуйста, помни!

Пашка медленно отстранился и задумчиво протянул:

— Что ты творишь, а? Заставляешь меня впервые в жизни завидовать другу!

Лиза нервно хихикнула, стыдливо растирая по лицу соленую влагу.

— Уезжай, — произнесла абсолютно серьезно. — Тебе не нужно быть здесь.

— Не могу. Я должен.

— Мы оба понимаем – у твоего отца очень мало шансов! — возразила она более настойчиво. — А это значит, что тебе придется стать свидетелем…

Замолчала, старательно подбирая более щадящие слова. Что само по себе было непросто. В итоге, тяжело вздохнув, девушка продолжила:

— Ты даже не представляешь, на что себя обрекаешь! А я – знаю. Если останешься, вынужден будешь жить с этой болью всю свою жизнь. Ты не сможешь забыть. И равнодушным остаться тоже не сможешь. Поэтому я очень прошу тебя – не упрямься! Забирай Андрея, и оба уезжайте!

Соколовский призадумался на некоторое время, а потом сдержанно кивнул:

— Только если старшие сочтут это разумным и уместным.

— Считай, что сочли! — незамедлительно отреагировал дядя Боря. — Уматывай!

Но ни Пашка, ни Гордеев покинуть «место встречи» не успели. Как раз в этот момент толпа расступилась, и все увидели Шмеля (закованного в наручники) в компании шести вооруженных конвоиров. В ту же секунду у Андрея словно башню сорвало. Зарычав не своим голосом, он угрожающе ринулся в сторону Соколовского-старшего, на ходу извлекая из кармана острый складной нож.