Если ты когда-нибудь это испытывал, то на всю жизнь запоминаешь – разлетающиеся веточки над головой, птичьи крики прилетающих пуль. Потом случилось какое-то затишье, мы переглянулись с парнем, который тоже стрелял, и, пригнувшись, побежали в ту сторону, куда целились. Оказалось, прибежали к своим.

Забежали в лесополосу, и тут оказалось, что те, кто шёл впереди, уже сумели без нас захватить небольшой украинский укреп. Противника подавили быстро. В тот день я впервые увидел убитых укропов. Кровь темнела на их военной форме и разгрузках. Трое лежали с пулевыми ранениями, а ещё двоих посекло и разорвало гранатами. Оказалось, что я не сильно боюсь вида мёртвых людей. Эти бывшие люди почему-то не вызывали у меня сочувствия, они вызывали раздражение. Это были те самые люди, которые хотели убивать наших ребят. И меня тоже. В результате их работы у нас оказались раненые, то есть «трёхсотые». Обыскав трупы убитых укропов, кое-кто из наших ребят уже затрофеил себе по пачке сигарет «Збройные».

Мы осмотрели другие трофеи: два гранатомёта РПГ-7 и портплед с выстрелами к ним, два «Джавелина», ящик гранат и что-то ещё по мелочам, включая калаши укропов, коробки с сухпаями и полторашки с водой. Раненым оказали помощь. Один, правда, был очень тяжёлый. Он был с другой зоны и через час умер, то есть «задвухсотился».

Оказалось, что командовал захватом укрепа тот самый проводник, который ждал нас на месте выгрузки из «капли». Теперь он сидел на ящике с гранатами, вёл какие-то переговоры по рации и был единственным, кто знал, что делать дальше. В результате нам было приказано занять круговую оборону.

Я присмотрелся к нему, к нашему временному командиру. Лет тридцати пяти, может быть, сорока, с широким рязанским лицом, плечистый, но не косая сажень. Он явно был не из наших, не из зеков, но вызывал уважение. Видно было, что он умел главное – умел воевать. Благодаря ему мы не растерялись в первом же бою и даже захватили вражеский укреп, о котором не было известно заранее. Оказалось, укропы выкопали и оборудовали его всего за один вчерашний день и ночь. А потом, видимо, собирались доукреплять.

Именно тогда я окончательно понял, как важно иметь на войне хорошего командира. Такого, чтобы хотелось его слушать и слушаться, как в детстве нужно было слушаться хорошего отца. А по рации наш и другие командиры тем временем, судя по всему, решали, в каком направлении нашей группе лучше продвигаться дальше. И тут мы услышали лязг гусениц… Танк!

Но нет, это была БМП-1, то есть боевая машина пехоты первого выпуска. Её пустили, видимо, на помощь тем, кто оборонялся в укрепе. Но она явно опоздала. Хохлы это поняли по отсутствию радиосвязи с этим укрепом. БМП уже издалека стала бить по нам из пулемёта. А у нас были только принесённые с собой три лучших гранатомёта всех времен и народов – РПГ-7 – плюс ещё два трофейных, и несколько «труб», одноразовых реактивных огнемётов «Шмель», с которыми ещё нужно было справиться. В учебке не все успели пострелять из них.

Кое-кто без команды начал сразу стрелять по БМП из автомата. И я в том числе. Наш проводник-командир не стал нас останавливать, хотя было понятно, что это глупо: автоматные пули калибра 5,45 для брони БМП, или «Бехи», как её все называли, всё равно, что слону дробина. Вместо этого проводник-командир схватил один из трофейных РПГ и выстрелил в сторону «Бехи» – промазал. Кто-то из наших тоже стал стрелять из РПГ, а кто-то уже догадался навести трубы «Шмелей».

Причём я тоже схватил «Шмеля», навёлся и выстрелил. Потом отбросил горячую трубу и поискал глазами вторую. Но «Шмели» уже кончились. Их пустые трубы валялись здесь же, в окопе. Рядом были только трофейные, непонятные нам «Джавелины». БМП попыталась уехать, но не смогла – было видно, что мы перебили ей обе гусеницы разрывами гранат РПГ и попали из «Шмеля». А потом просто задавили огнём из всего, что было. В БМП наверняка никто не смог выжить, она сгорела. Но у нас появились свои потери: ещё один двухсотый и один трёхсотый, у которого оказалась перебита рука чуть ниже локтя. Двое наших оказали ему первую помощь, ещё не успев забыть то, чему учили на занятиях по тактической медицине…

Наступило относительное затишье. Жареная БМП медленно догорала. Оттуда никто не вышел. Неглубокие, недокопанные хохлами, окопы пахли сырым чернозёмом. Я подошёл к двум нашим двухсотым, которых уже успели положить друг рядом с другом. Совсем недавно у них была какая-то своя жизнь. И вот, теперь её у них больше не стало. Никакой, ни своей, ни чужой. Кто-то забрал её у них, даже не извинившись. Одного из них я знал ещё по зоне и тупо смотрел на него, пытаясь увидеть в нём что-то такое, чего не разглядел при жизни. Наверное, я ожидал получить подсказки от самой смерти. Мне даже показалось, что парень умер как-то не до конца, не полностью. Уж слишком близко по виду он ещё был к живым. И слишком похож на меня, ещё живого. Он был такой же – бывший сиделец-бедолага со своей по-дурацки исполненной жизнью. И на его месте вполне мог оказаться я сам.

И вот, если когда-нибудь, потом-потом, меня спросят:

– Вы убивали?

Не задумываясь отвечу:

– Мы умирали.

А наш проводник явно был опытным бойцом. Увидев, что кое-кто из наших уже расслабился и закурил, а пара пацанов даже пыталась пристроиться, чтобы приготовить чифирь, он хорошим командным голосом сказал:

– Всем найти укрытие! Копайте! Чем глубже, тем больше у вас будет шансов выжить… Сейчас начнутся прилёты. Потом чифирить будете! Сначала копать – потом чифирить, а не наоборот.

Он явно знал, о чём говорил… А мы как бы нехотя подчинились его команде. Кто-то даже хотел поспорить, но не успел.

Потому что это действительно началось!

Долбили нас минут двадцать, наверное. Проводник потом сказал, что это били миномёты восемьдесят второй и сто двадцатый. И это было что-то! Страх, конечно, присутствовал, но такой страх… бесславно