дряни…
Он дробно смеется.
Вынимает трубку из кармана, достает кисет с табаком.
Качает головой.
Смотрит на закипающий на миниатюрной «походной» газовой плитке, – которую я приволок, чтобы не бегать каждый раз на кухню, – закопченный на многочисленных лесных костровищах чайник.
Вздыхает.
– Тут я согласен, конечно, – улыбается одной половиной лица, – но только частично. Сейчас, возможно, действительно не время и не место, но мы еще вернемся к этому разговору как-нибудь, хорошо?
Я вздыхаю в ответ.
– Если «как-нибудь», – жму плечами, – то хорошо. Ты давай, набивай свою трубку, чаю я сам заварю. И виски налью, кстати. Потом как раз покурим, почистим зубы и честно отправимся спать. А то это уже как-то запредел…
Он морщится.
– Это ты, – достает табак из кисета, аккуратно укладывает его в трубку, начинает ее трамбовать, – просто злишься, что рыбу с утра не поймал. Я, кстати, раньше думал, что люди, вот так вот, как ты, повернутые на рыбалке, просто рисуются. Сам-то просто езжу иногда, люблю это дело, в общем-то, но не до такого же фанатизма. Чтобы утром, после бессонной ночи… там чайник, кстати, кипит.
Я чешу затылок.
Поднимаюсь.
Кладу в кружки пакетики: заваривать листовой сейчас будет излишней роскошью.
И так перетопчемся, перед сном-то.
Ага.
Заливаю кипятком.
– Тебе, – спрашиваю, – в чай сахар бросать?
– Угу, – кивает, – обязательно. Четыре куска. А ты сам-то, что, его совсем без сахара, что ли, пьешь?
Я ухмыляюсь.
– У меня, – рассказываю, – один из старших товарищей все как-то удивлялся: если вы так любите сладкий кипяток с молоком, то зачем вы туда еще и кофе добавляете… Да, я пью совсем без сахара. И чай, и кофе. То есть вообще…
Он поднимает брови.
– А что-то разумное в этом есть…
Хихикаем.
Чокаемся.
На дальнем дереве, спрятавшись за листвой, пронзительно верещит сойка.
Нет, не так, как когда предупреждает об опасности.
Просто поет.
Но получается – все равно довольно впечатляюще.
– Ты лучше другое скажи, – отхлебываю дымящийся кипяток из кружки, – а то я так тогда, в первый раз, толком и не услышал: ты как в этой компании-то оказался? Нет, я понимаю, что Алёна твоя актриса. Но что-то не так часто актрисы с режиссерами на рыбалку ездят. Да еще, к тому же, на севера…
Он морщится.
– Если ты об этом, то опять повторюсь: я не люблю валькирий. Этот типаж для таких, как ты. Спокойно отправляющихся на рыбалку, только что завалив медведя, который чуть не до смерти задрал твоего же собственного товарища. Я человек мирный. Поэтому мой типаж – маленькие худые брюнетки, они изящны и не готовы к растерзанию. А на рыбалку Олег пригласил, я у них в гостях был, разговорились, Алёна зажглась. Ну, и я подумал, почему бы не отдохнуть. Мне на Севере хорошо отдыхается…
– Мне тоже, – вздыхаю. – Но, я так понимаю, не так, как тебе. Это нормально, все люди разные. Иначе б, наверное, было неинтересно жить.
Он кивает.
Хмыкает.
– Вот и я тоже так думаю. Пойдем спать?
Глава 54
…Проснулся я, конечно, в первую очередь, оттого, что больше уже не мог спать, а во вторую, – от шума автомобильного мотора.
Санечка вернулся.
В палатке, кстати, кроме меня уже никого не было.
Все правильно.
Славян в больничке.
А Глеб вчера завалился ку-у-уда раньше меня.
Выбрался из спальника, высунул нос из-под москитной сетки: ветерок – есть, листва шумит в полный рост.
Народ возле камбуза тусует, а значит – не сильно уж так чтобы и проспал.
Комара немного, гнуса совсем нет.
Охо-хо-хо-хо-хо-хо…
…Почистил зубы, поплескал себе холодной водичкой из умывальника на лицо и шею, вытерся насухо.
Пока, вернувшись в палатку, наскоро одевался в спортивный костюм, чтобы пойти позавтракать чем Бог послал, поймал себя на предательской мысли, что есть совсем не хочется, а хочется очень крепкого кофе и сигарету.
И кое-чего еще.
Не-хо-ро-шо.
Ничего, думаю, морщась и разглядывая помятую рожу в небольшое походное зеркало.
Разгуляемся потихоньку.
Ага…
…Когда, наконец, доплелся до столовой, – там уже были все, включая только что разгрузившегося Санечку.
Только Гены не было.
Алёна сказала: спит, просил не будить.
Я вздохнул.
В принципе, думаю, – понимание.
Взбадриваться, значит, будем исключительно кофе.
Тоже, в принципе, неплохо.
Да…
…Саня постучал ложкой по металлической кружке:
– Что, все собрались? – спрашивает.
Народ вразнобой кивает.
– Почти, – фыркает Глеб. – Но это уже, в принципе, неважно. А так вон, видишь, уже и Валерьян подгреб. А он тут полночи блудил, медведей на «сто тридцатые» грузил да протоколы разные составлял. Давай, рассказывай…
Санечка вздыхает:
– Да нечего тут особо рассказывать, – говорит, – состояние средней тяжести. Жить будет. Жена прислала мне по мылу копию его паспорта и страхового полиса, отнес в больничку, все объяснил, дал денег немного, чтобы в хорошую палату положили, одноместную. Жена его, кстати, сама приехать хотела, еле-еле отговорил…
Я чешу подбородок.
Кривлю губу.
– Это, – соглашаюсь, – ты правильно сделал, что отговорил, молодец. У меня ночью не получилось, к сожалению…
Саня смеется.
– Да она мне уж про ваш разговор рассказала, – принимает у Алёны чашку с горячим чаем. – Валерьяныч у нас какой-то твердокаменный, говорит. Монстр просто. У меня, типа, мужа медведь порвал, а он мне велит не дергаться и объясняет, что я ему тут ничем помочь не смогу. А у меня сердце чуть не разрывается…
Смеемся уже вместе.
– Ну, – жму плечами, – может, и вправду монстр. И что теперь. Не пить?!
– О! – поднимает указательный палец вверх Глебушка. – А я-то думаю, что мы еще не сделали-то?!
И отправляется доливать снаряд с вискарем по стаканчикам.
– Сейчас, – кивает своим собственным мыслям, – прицелы надо поправить. Потом будем решать…
Я хмыкаю.
– Сань, – подмигиваю. – Ты на него внимания не обращай. Давай, дальше рассказывай. Что врачи говорят?
– Да а что они скажут-то?! – удивляется. – Заштопали. Почистили. Прокололи антибиотиками, чтобы заражения не было. Теперь лечить будут. Кость цела, сухожилия целы, основная артерия цела. Сам в сознании. А то, что теперь шрам там на всю жизнь останется, так это ничего страшного: медсестрички там все одно чуть не дерутся, чтобы за нашим красавцем поухаживать. Мужик видный, чё…
Глеб ставит перед Санечкой стаканчик с виски, второй протягивает мне, остальные ставит на стол:
– Налетай. Не наухаживаешься тут за вами за всеми…
Я вздыхаю:
– По выписке что говорят?!
Он только руками машет:
– Да какая там выписка! Я еле человека довез, если так, по большому счету. Врачиха сказала, еще бы минут сорок – и все. Аллес. Слишком много крови потерял.