Он мне еще, кстати, хотел что-то поведать про «главную сосудистую коллатераль бедра», которой эта артерия, типа, является. Но тут я его уже толком не слушал, заранее соображая, что ни фига не пойму.

Поинтересовался только у «убийцы в белом халате», как прошла операция.

На что тут же услышал бодрое, что «еще идет», но «главное уже удалось заштопать», пожелал удачи и спросил, когда и как пациента можно транспортировать в Москву.

– Да знаете, – мнется на том конце трубки, – я тут не главный, главный пока в операционной. По моим ощущениям, транспортировать-то можно будет уже дня, мне думается, через три-четыре. Если крайне аккуратно, конечно. Но лучше все-таки хотя бы недели две-три ему у нас полежать. Мы ему там, конечно, все максимально тщательно почистили, сейчас дошьют. Но, знаете, рваные раны – это все равно штука неприятная…

– Знаю, – вздыхаю, – к сожалению. Я-то с вами согласен, но решать будет он все равно сам, как в себя придет. А он существо бестолковое и беспокойное. Со своей стороны могу только сказать, что постараюсь изо всех сил убедить. Но дня четыре – это, я так понимаю, – железно и даже не обсуждается.

– Я бы даже сказал, дней пять, – говорит решительно.

И неожиданно замолкает.

– Что-то, – аккуратно интересуюсь, – еще?

Он вздыхает.

– Еще, – говорит, – бюрократия. Нам его страховой полис нужен. Или хотя бы копия…

– А вот это не волнуйтесь, – прерываю. – И полис будет. И деньги будут, сколько надо. Я вам это обещаю, а человек, который рядом с вами – гарантирует. Меня интересует другое: нужно ли мне ехать в Умбу и находиться рядом с вашим пациентом…

– А что вам тут делать-то?! – фыркает. – Сиделки у нас в хирургии и свои есть. А вас к нему я пока что просто не пущу, потому что не положено. Вы же ему, надеюсь, не жена?! Ну, вот и хорошо, вот и ладненько…

Пауза.

– И?! – спрашиваю.

Молчит.

Видимо, думает.

А так – Бог его весть, конечно.

– Жду вас, – говорит твердо, – через те самые оговоренные четыре-пять дней. С полисом. Когда он будет уже гарантированно в сознании и можно будет начинать обсуждать вопрос с транспортировкой. Заодно и остальные вопросы порешаем…

Я киваю.

Кому-то абстрактному, кому-то в никуда или даже в телефонную трубку.

Достаю из кармана штормовки уже бессчетную за сегодняшние вечер и ночь сигарету.

Прикуриваю.

– Насчет полиса, – вздыхаю, – это вы меня, доктор, перекрестите пока. Хотя бы мысленно. Я сейчас его жене звонить буду. Рассказывать и договариваться, чтобы копию вам переслала. А насчет всего остального – да не вопрос…

Глава 50

…Первым не выдержал Олег, который «Недмитриевич»:

– Все, – говорит, – парни. Вы как хотите, а я спать пойду. И так держался исключительно на силе воле, но теперь, когда понятно, что со Славой – тьфу-тьфу-тьфу – все более-менее, – все, хорош. Стакан сейчас добиваю, потом чистить зубы и спать. И утром меня на рыбалку не будите. Не пойду…

Я отрицательно качаю головой.

– А вот тут ты хрен угадал, – скалюсь. – Тут сейчас кому-то двоим из нашей веселой компании надо будет с охотоведами протокол сочинить, да такой, что по итогу ни одна зверюшка не пострадала. И как ты думаешь, кто это будет?!

Он отводит глаза в сторону.

– Да ты да я, – вздыхает. – Это тут даже не только по возможностям, но и по понятиям верно. Кто палил, тому и решать…

Я негромко смеюсь.

– Кстати, – спрашиваю, – ты что, ворошиловский стрелок?! Я о том, чтобы медведя из «макарыча» можно остановить вообще, честно говоря, не слышал. Даже в «Повести о настоящем человеке» у Маресьева «тетеха» была. Машинка вроде куда надежнее. И то над Борисом Полевым весь литературный мир после этого смеялся…

– И не только литературный, кстати, – ворчит. – Я и сам, признаться, подхихикивал. А вот – вишь ты. Про самого скоро анекдоты рассказывать начнут: офицеры ФСБ настолько суровы, что ходят на медведей исключительно со своим табельным оружием…

Ржут уже все.

Включая, я так подозреваю, мало что понимающую Алёну.

Но это – так, детали…

– А на самом деле, – вздыхает, – я просто обосрался. До беспамятства. За Альку, за Славку. За себя, как дальше жить буду. Понимал, что надо делать, а что именно надо делать, не понимал. Это ты, гляжу, за «помповиком» в палатку вполне осознанно метнулся. И, возможно, даже хладнокровно. А я просто палил в его сторону, потому что надо было что-то делать. Почему-то думал, что он после этого хотя бы в мою сторону побежит, ребят в покое оставит. А он почему-то встал. Как вкопанный. А потом твоя… артиллерия загрохотала. Я, кстати, так до сих пор не понимаю, как я его убил…

– Один случай на миллион, – жму плечами. – Ты ему, похоже, просто тупо головной мозг в кашу разнес, даже толком шкуру не попортив. Зато я потом раздырявил, конечно…

Делаю глоток.

Затягиваюсь.

Пора, думаю, и вправду крайний уже наливать.

Иначе прямо сейчас рухну, без всякого такого протокола.

– Дружище, чашечку кофе принеси! И покрепче! – кричу в сторону повара.

Тот, хоть и передвигается уже не очень уверенно и прямо, – кивает.

И удаляется в сторону кухни ставить чайник.

Ага, думаю.

Пора…

– Как ты это сделал, – перевожу глаза на Олега, – даже лучше не спрашивай. Я просто не знаю. Так просто не бывает. То есть вообще. Но, тем не менее, это вот «не бывает» – вон там спокойно лежит. И, если его быстро не разделают или не увезут, скоро начнет вонять…

И машу рукой в сторону туши, вокруг которой на карачках ползают работники заповедника.

Впрочем, – по стаканчику они с нами пропустили.

Добрый, в принципе, знак.

Славик, конечно, жив – это уже слава Богу.

Но и лишней… м-м-м… бюрократии – тоже хотелось бы избежать.

Ствол-то, простите, – не мой…

…Повар приносит кофе.

Я наливаю себе виски.

– Валерьяныч, как ты думаешь, я нужен? – зевает Глеб.

– Вали спать, – хмыкаю, – разумеется. Справимся как-нибудь. Сейчас они там закончат, протокол вместе составим, да я тоже сразу же пойду на массу давить. Утром рыбачить пойдешь, кстати?

Он задумывается.

– Если проснусь, пойду, – говорит. – Всенепременно. Но вот только что-то мне подсказывает, что вряд ли я, пожалуй, проснусь. А перед сном, кстати, я сейчас Санечке наберу. Поинтересуюсь, когда можно