Берег был глинистый, вязкий. В воде он снял сапоги, бесшумно вылил из них воду, связал за ушки сорванной по пути гибкой веткой, закинул через шею на плечи и поплыл. Вода после долгого лежания в болоте показалась ему совсем не холодной, однако плыть в брюках, гимнастерке, с пистолетом и гранатой было трудно. Он подобрался было к противоположному берегу, но около воды, в зарослях кустарника, послышались чьи-то голоса. Тогда он вернулся на середину реки, она была здесь неширокой, и плыл до тех пор, пока из-за туч не выглянула луна, спокойно, бесшумно, с бодрым чувством все отдаляющейся опасности. Вода засеребрилась, его могли заметить. Он приблизился к берегу, в густую тень, которую кидали на воду прибрежные заросли, и вышел на землю около старого, расщепленного снарядом вяза в нескольких десятках шагов от штаба батальона. Мокрый, усталый, без пилотки, со слипшимися волосами, прерывисто дыша, он подошел к землянке командира батальона. Часовой не узнал его.

— Пропуск? — резко крикнул солдат и угрожающе поднял автомат.

Уваров назвал себя. Часовой приблизился к нему, коснулся стволом автомата груди, стал рассматривать.

— Проходите, проходите! — суетливо и озабоченно проговорил он, наконец узнав.

Уваров по земляным ступенькам опустился в землянку.

Командир батальона капитан Гончаренко и командир пулеметной роты старший лейтенант Белоус сидели рядом на земляных нарах и рассматривали карту. В углу на чурбане около телефонных аппаратов примостился с подвязанной к уху трубкой младший сержант-связист. Все подняли головы, и на обращенных к нему лицах Уваров увидел недоумение. Ему показалось, что его не узнают. Но уже через минуту Гончаренко, высокий, узкоплечий, с худощавым энергичным лицом офицер, поднявшись с места, помог Уварову извлечь из кармана гимнастерки завернутые в целлофан и, несмотря на это, все же основательно промокшие документы, а Белоус — тоже высокий, с полным, красным лицом — кричал в телефонную трубку, чтобы принесли сухую одежду переодеть интенданта. Он, разумеется, был обрадован благополучным возвращением Уварова, и все же то, что в трудном положении оказался не пехотный командир, не солдат, не связист и не артиллерист, почему-то смешило его, и эта смешливость отчетливо сквозила в тоне, которым он повторял: «Интенданта переодеть надо… промок интендант, по реке вплавь добирался».

Уваров и Белоус были давними друзьями, но его смешливость раздражала сейчас старшего лейтенанта интендантской службы. У Шурыгина осталось двое детей, у Короткова — дочка, он еще недавно показывал ее карточку. Иванникову месяца два назад исполнилось девятнадцать лет, в Сасово, около Рязани, у него отец и мать. «Не стоит сейчас шутить и веселиться», — с тоской подумал Уваров.

Потом он переоделся, выпил полстакана водки и большую жестяную кружку чаю, рассказывая о потерях, которые понес хозяйственный взвод, о том, что кухни остались у врага, о минометах и станковом пулемете, которые устанавливались на склонах балки, и о том, что противник за ночь не успеет закрепиться.

— Видимо, ошиблись мы с твоими кухнями, нельзя было в стыке их располагать, понадеялись на глупость противника, — раздумчиво заговорил Гончаренко. — Впрочем, как там ни говори, а главное не в этом… Атаки мы отбили — вот в чем главное, и не просто отбили, а на сто двадцать метров вперед продвинулись, к каменному сараю вплотную подошли… А с кухнями — это ты налаживай. Поскорее налаживай…

— Как наладить, товарищ капитан? — подняв голову, с надеждой спросил Уваров.

— Ну, уж это ты сам должен знать, старший лейтенант. Людей кормить надо.

Уваров поморщился. Сколько раз он слышал эту фразу и сколько раз сам повторял ее: «Людей кормить надо». Да, надо. Только надо помогать ему. Идет война. Все продовольствие на строгом учете. И командиры отмахиваются от вопросов снабжения, считая, что это не их дело. Они вспоминают о снабжении только тогда, когда что-нибудь не ладится. Пока прибудут новые кухни, неизбежно пройдет время. А ведь людей надо кормить сегодня, завтра, послезавтра. И завтра же солдаты будут вопросительно смотреть на него, начальника интендантской службы отдельного батальона, а офицеры при встречах укорять и спрашивать, когда он, наконец, наладит нормальное питание.

— Дайте мне солдат, товарищ капитан, разведчиков дайте. Мы по берегу подведем лошадей, укроем их в кустах и отобьем кухни… Еще до рассвета есть время…

— Рисковать людьми из-за твоих кухонь? — сухо, вопросом ответил Гончаренко.

Уваров присел рядом со связистом на чурбак и задумался.

Связист встрепенулся.

— Вас, товарищ капитан… Двадцать первый.

Двадцать первый — это командир бригады. Гончаренко подошел к аппарату. Уваров не вслушивался в разговор, пока не догадался, что речь идет о балке, в которую прорвался противник. Неожиданно капитан Гончаренко передал трубку Уварову:

— Доложи обстановку… как там в балке…

Уваров нажал на клапан трубки и подробно рассказал все, что ему известно. Командир бригады задал ему несколько вопросов и велел снова передать трубку капитану Гончаренко.

Старший лейтенант закурил, вышел из землянки и сел на мокрую после недавнего дождика землю. Темнота сгустилась, луна скрылась за тучами. Тихо. От реки веяло прохладой. В стороне, над передним краем, одна за другой вспыхивали осветительные ракеты. Колеблющимся, безжизненным светом они освещали обожженные, с поломанными ветками, без единого зеленого листочка деревья.

Уваров начал слагать в уме докладную записку об утрате кухонь. Надо изложить дело так, чтобы батальон немедленно же выручили.

Из землянки вышел капитан Гончаренко, он остановился рядом и сказал:

— Приказано помочь соседу… Навалился на него фашист… Через полчаса чтоб две упряжки были готовы… Будем отбивать балку…

* * *

Все произошло очень быстро. Уваров с отделением разведчиков подбежал к кухням. Гитлеровцы не успели отвезти их в тыл. Группу Уварова прикрывали своим огнем станковые пулеметы. Кухни на руках подкатили к склону балки. Понатужились. Вкатили наверх, на поросшую травой дорогу. Прицепили упряжку. А когда кухни были уже далеко от балки, стрельба еще только разгоралась. И долго еще, час или два, рвали тишину пулеметные очереди и разрывы мин вблизи от балки и болота, в котором несколько часов назад лежал Уваров.

Это было трудное и рискованное дело.

Сначала Уваров вместе с разведчиками лежал за кустами, невдалеке от балки, ожидая сигнала — зеленую ракету. Когда ракета поднялась в воздух, он успел рассмотреть заросшую травой дорогу и порванные колесами, измочаленные корни, выступающие в обочинах, старую, неизвестно какими путями сюда попавшую очень большую калошу, валяющуюся в куче тряпья на взгорке, и