– Ну, – жму плечами. – Тут кто на что учился…

Он гнусно хихикает.

– Ах, да! Мсье же у нас знаменитый журналист!

А теперь – уже я хмыкаю.

– Ну, во-первых, не такой уж чтоб совсем знаменитый. А во-вторых, уже некоторое время как не совсем до конца журналист. Так что слив не засчитывается. Поэтому, – что тут расселся-то?! Давай, юноша! Наливай.

…Все равно, думаю, сейчас яичницу схрумкаю – и в палатку, спать.

Проснусь – надеюсь, уже с чистой головой.

На Дальней Заводине рыбалка может оказаться серьезная.

Она – там нужна…

Глава 26

…На Дальней Заводине рыбы в этот раз не было.

От слова «вообще».

Разве что к Глебу на муху сели три здоровенных, килограмма аж по полтора хариуса, но мы сюда за Рыбой ехали, так что – это не в счет.

Хариус, «хорек» – это так, прилов.

Но уха – да, вечером обещалась быть знатная: пара вчерашних рыбьих голов, оставшихся от сашими, три толстых хариуса и вымученная-таки с утра Глебом небольшая, чуть больше кило, сёмужка – на весь лагерный котел хватит, вполне.

А там еще и оставшиеся побросать неподалеку от лагеря «уральские медвежата» и алёнина компания, глядишь, умучат кого.

Алёна, кстати, сначала было попросилась с нами, но потом, когда узнала, что до Дальней надо сначала ехать на машине (тут она была еще согласна), а потом еще пару километров шагать через болото, – решила-таки остаться со своими. На что Славян, втайне надеявшийся на то, что девушка так же, как и он, любит трудности, – только досадливо промолчал.

И вообще поездка как-то особо не задалась.

На обратной дороге к лагерю, где-то километра за три, увидели первые, наверное, в этом году белые грибы на обочине, остановились собрать и поняли, что тут только что, минут буквально за несколько до нас, был медведь.

Гкхм.

Простите.

Просто запах его дерьма, хотя бы раз, извините за мой французский, нюхнув – вообще ни с чем не спутаешь.

Скорее всего, как раз от нашей машины и чесанул: действительно совсем молодой, видно.

Совсем еще дурак…

…Грибы, кстати, – собрали: хорошие такие, крепкие, небольшие совсем еще.

Штук семнадцать где-то, наверное.

Славян даже пошутил, что пусть на хорошую жареху в сметане их, оно конечно, не хватит, но с картошкой и луком, по-деревенски, сегодня же вечером на весь лагерь поклялся лично изобразить.

И ведь – сделает: умеет он готовить, и здорово.

Просто обычно – не хочет.

Но тут – любовь зла…

…В лагере, когда мы туда приехали, – уже пели.

У олигарх-медведя Гарика, кстати, вообще-то отличный, почти что оперный, баритон.

Да и вообще, до того как стать олигархом, этот медведь-тяжелоатлет был отнюдь не бандитом, а как раз даже и наоборот, подающим большие надежды ученым-микробиологом. И, кстати, видимо, неплохо подающим, если уж его позвали в Штаты.

Откуда он, кстати, через три года довольно успешной карьеры, взвыв, и вернулся. Ну, а поскольку работы по специальности на исторической родине тупо не нашлось, пришлось становиться миллионером.

Ну, как – сначала – да, миллионером.

А дальше уж – как получится.

Как-то, простите, – так…

…А дядя Вася, Василий Дмитриевич, виртуозно играл, по-моему, на всех существующих в мире музыкальных инструментах: при этом, само собой разумеется, даже не зная нот.

Но!

Играл-то он – на всех, но предпочитал – все равно гармошку.

Ну, – нет, вру, конечно.

Не гармошку.

Аккордеон, который возил с собой в аккуратном красивом кожаном чехле-футляре с бисерной, непонятно как уцелевшей, вышивкой поверх потершейся кожи – заслуженный инструмент, чего уж там, чуть ли не первой половины прошлого века, французского по происхождению изготовления – на каждую рыбалку. Но играл на нем, тем не менее, очень нечасто, и только при соблюдении двух условий: когда уж очень сильно попросят и когда компания, с его точки зрения, подходящая.

Но зато, когда играл, – так играл!

Вот и сейчас, – то ли аккомпанировал сильному гарикову баритону, то ли – наоборот, его воспринимал как аккомпанемент.

…Спит гаолян, сопки покрыты мглой.

Вот из-за туч блеснула луна,

Могилы хранят покой.

…Так, думаю.

И это почему без меня?!

Махнул рукой Санечке, чтобы поскорее глушил движок: очень люблю эту песню.

Не знаю, с каких пор.

Не знаю даже и почему: не было у меня даже никого из предков на той далекой войне.

Но – очень люблю…

…Белеют кресты – это герои спят.

Прошлого тени кружат давно,

О жертвах боев твердят…

…Остановились, закурили, стоим.

Слушаем.

Как короткими мазками: легкий ветерок, чуть шелестит молодая еще покуда листва над головой.

Аккордеон Дмитриевича, баритон Гарика, фиолетовый дымок сигарет.

Будем жить…

Спит гаолян, ветер туман унес.

Hа сопках Маньчжурии воины спят

И русских не слышат слез…

…Будем жить.

Ну, да ладно.

Наверное, – не у одного меня так бывает: когда мозг зацикливается на чем-то, – на мелодии какой-нибудь, например.

Я просто это уже не один раз слышал в их совместном исполнении.

И вот даже не знаю почему: вроде как – взрослого, опытного и во многом, даже можно сказать, циничного человека, а каждый раз – и чуть ли не до слез…

Спите, бойцы, слава навеки вам.

Нашу отчизну, край наш родимый

Hе покорить врагам.

Утром в поход, бой нас кровавый ждет,

Спите, герои, вы не погибли,

Если Россия живет.

Пусть гаолян навеет вам сладкие сны.

Спите, герои русской земли,

Отчизны родной сыны.

…И – все.

Как оборвало.

Ну, вот, – даже и не знаю.

Даже как-то сразу жаль стало, что уже допели.

И как-то очень по-детски обидно.

Да…

Глава 27

…Перед тем как переодеваться в «нерыбацкое», заскочили, как есть, в «столовую», предупредить народ насчет ожидающейся ухи. И, кстати, судя по всему, правильно сделали: ибо «народ» был уже частично в слюни.

Ну, а кое-кто, – даже уже и на бровях.

Уха в подобного рода случаях – уже, короче, вообще ни разу не удовольствие, а одно сплошное обременение.

Ну.

Тогда – и зачем?!

Людям уже, что называется, – и без ухи совсем даже хорошо.

А на ухе – они просто бессмысленно сломаются.

Да…

Решили перенести на