Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 96
сказал он и рассмеялся счастливо. – Моя куртка, моя, леопардом отныне буду.
– Леопёрдом, – попробовал улыбнуться Фатех и тут же, получив улар по губам, хватанул окровяненным ртом воздух и опрокинулся навзничь: ударил его Али. Хороший был удар, с оттяжкой и вывертом – видать, в лицее научили.
– Нравится? – спросил Али, смеясь. – Это тебе за то, что ты отказался научить меня стрелять. Вот тогда-то я понял, кто ты есть на самом деле. Ты – кафир! Неверный!
– А я-то, дурак, хотел тебя спасти, – шевельнул разбитыми губами Фатех, приподнялся.
Али снова сунул ему кулаком в зубы, Фатех опять молча захватил ртом воздуха и свалился под дизель.
– Спаситель-спасатель! Не надо меня спасать. И говорить тебе ничего не надо, – продолжал смеяться Али, – самое лучшее в твоем положении – молчать.
– А ну, правоверные, расступитесь! – раздался голос Абдуллы. Услышав предводителя, душманы проворно поднялись. – Ну что, бычок для шашлыка готов?
– Хороший будет шашлык, муалим, – с почтением отозвался Али, – шашлык такой, что на всю команду хватит.
– Разденьте его! – приказал Абдулла.
Aли словно ждал команды, первым бросился на Фатеха, стянул с него куртку, заломил руки назад – умело действовал парень, – потом рывком перевернул Фатеха. Из карманов куртки со звоном высыпались небольшие желтые патроны – боезапас к пистолету.
– Хорошая одежда! Моя! – счастливо засмеялся Али и прижал куртку к лицу – детский восхищенный жест: ну что взять с юного героя?
– А пистолет где? – увидев патроны, спросил Абдулла.
Ему протянули пистолет.
– Из потайного кармана, значит! – Абдулла подкинул пистолет в руке, ловко поймал и сунул в карман. – Патроны тоже дайте сюда!
Абдулле отдали патрона, он их также ссыпал в карман, позвякал там, словно медью, лицо его застыло, сделалось далеким, будто Абдуллу больше всего на свете занимал этот металлический стук-бряк, и не было ничего рядом, ни убийств, ни душманов, ни свадьбы, ни Султана Пакши, которого к дизелю привели под руку двое дюжих людей, и молчаливый Султан, как куль, обвис на этих крепкоплечих молодцах.
– Моджахеды, замрите! – выкрикнул Абдулла. – Я должен послушать небо! – Затянулся в настороженной стойке, в какой хороший охотничий пес пробует ноздрями воздух, выискивая дичь, замер, и глазами, ушами, ноздрями нацелившись на облака, уловил далекий ровный звон, а может, и вообще ничего не уловил, но на всякий случай бросил почтительно застывшим людям: – Кончать надо пир и уходить. Слышу звук, но не могу понять, что это за звук. Готовьте лошадей! – Отзываясь на приказ, от столпившихся людей отделились несколько бородатых коневодов и, придерживая оружие, потрусили к дувалу, в котором стояли лошади. – Враждебный это звук, – проговорил Абдулла убежденно, – боль несет. Но не сомневайтесь ни в чем, моджахеды! – Абдулла выдернул из-за пазухи нож и сделал стремительный выпад в сторона Фатеха. Приказал: – Поднять его!
Фатеха подняли. Не было на нем уже ни брюк, ни ботинок, ни новенького офицерского ремня – даже востроглазый Али не уследил, как исчез ремень, не было рубахи, стоял Фатех перед Абдуллой в майке и старых застиранных трусах. Трусы у ребят в Афганистане горели, будто их шили из бумажных салфеток – съедали пот и жара. Голова у Фатеха была надломленной, лежала на приподнятом плече, тело не в пример смуглому окровяненному лицу – было светлым, с трогательно-беззащитными прожилками, слабым. Тело слабое, а парень ловкий.
Взгляд Абдуллы налился водой, он стремился встретиться глазами своими с глазами Фатеха, но тот не желал смотреть на Абдуллу, смотрел в камни, в проем между двумя влажно поблескивающими горами, где виднелась светлая полоска неба, глаза его были тусклыми, далекими, не было в них ни жизни, ни дыхания – это были глаза человека, уже попрощавшегося с самим собой, и Абдулла, торопясь, – а вдруг этот парень, Фатех этот, обхитрит его, уйдет из жизни раньше положенного срока – слишком уж постарались моджахеды, раскроили ему голову, – вскрикнул коротко, горлово, как кричат удалые бойцы, занимающиеся борьбой, ткнул Фатеху ножом в живот, тот дернулся, надломился в ногах, но услужливые люди не дали ему упасть, подхватили под руки.
Снова выкрикнул Абдулла горлово – вроде бы от крика этого кожа на теле Фатеха сделалась землисто-серой, дряблой, будто у старика, это была уже неживая кожа, чужая, не его, не Фатеха, на шее дернулся кадык, казалось, что Фатех сейчас своим криком перекроет крик Абдуллы, но Фатех – человек с распоротым животом – смолчал, лишь на окровяненном лице его появились крупные капли пота.
– Ори! – приказал ему Абдулла. Лицо его, как и глаза, посветлело, налилось некой ледовой жидкостью, обмякло, удлинилось книзу, каждая оспина обозначилась отдельно, они, оспины эти, то пропадали, словно бы и не было их, то наоборот, проявлялись, обретая резкость и свой собственный цвет, и тогда рябость Абдуллы делалась уродливой, сейчас Абдулла был уродлив, бледен, он перестал уже владеть собой, это был Абдулла и не Абдулла в ту же пору, но не все моджахеды это поняли. – Ори как можно громче.
Фатех молчал. Молчание его совсем вытряхнуло Абдуллу из тарелки, вызвало новый прилив злости, злость наложилась на злость, и Абдулла стал страшен. Но при всем том не потерял ловкости – руки его действовали словно бы сами по себе, сказалась выучка и опыт – он стремительно, каким-то излишние спешащим движением очертил ножом круг по талии Фатеха, резко выдернул лезвие – это движение было пулевой, походило на выстрел из винтовки, одним махом взрезал на Фатехе майку и снова приказал:
– Ори, не то хуже будет!
Фатех продолжал молчать, мертво сцепил разбитые зубы, зажал в них крик, так зажал, что изо рта, из-под разбитых неслушающихся губ вывалился костяной осколок. Пот безостановочно катился по его лицу, крупный, кровянистый, страшный пот. Абдулла задышал часто, даже обиженно, вот ведь как – обиделся на то, что Фатех отказался кричать, еще более обмяк лицом, глаза – вода водою, видно все, что на донышке, каждая крупинка, каждая рисинка проглядываются, и камешки вроде бы есть, и жизнь теплится: вода течет, течет, течет, – сбросил Абдулла майку Фатеха с ножа, вытер о нее ноги.
– П-последний раз приказываю тебе, шакал, ор-ри! – лицо Абдуллы перестало меняться, запеклось, его будто бы мукой присыпали, да и таким и выдержали на жару. Глаза не мигали. Он вытер еще раз нож о майку и резко подступившись к Фатеху, зацепил большими пальцами край живота, снизу поддержал, крепко прижал оставшимися пальцами и с силой рванул кожу вверх. Кожа только затрещала, отделяясь от живой плоти – Абдулла сдирал ее с Фатеха чулком, через голову. – Ор-ри, шакал! – выкрикнул он. – Оp-ри, кому сказали! Ну!
Тех, кто находился рядом, замутило. От крови, от запаха сырого мяса, от дурного клекота неотрегулированного дизеля, от того, что халат на предводителе вздулся
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 96
