— Вы уже слыхали, что в наших лесах завелись «тигры»? Один из них сдуру приплелся в тыл гвардейского полка. Заблудился в лесу, что ли? И никто его нигде не остановил: ни свои, ни чужие. Вот звонили мне. Прибыл, говорят, «тигр» в расположение начпрода. Остановился на опушке, а наши думают, что это новый трофей. И вдруг из люка начали выпрыгивать фрицы — прыг да прыг, как блохи. Пятеро, один за другим. И кто куда. Видимо, они поняли, куда попали, и с перепугу бросились наутек. Ну, интенданты не растерялись, подняли стрельбу. Двоих уложили на месте, двоих прозевали, продолжают искать. А один в плен сдался. Майор. И прежде чем назвать свою фамилию, поспешил заявить, что он не просто майор, а близкий родственник одного из министров рейха.

— А «тигр» не выведен из строя? — Танк, по-видимому, больше интересовал Межицана, чем родственник гитлеровского министра.

— Цел, к тому же с бензином, полным комплектом боеприпасов и мощной командирской рацией.

Межицан порадовался за Логунова.

— С чем вас и поздравляю, уважаемый именинник! С утра — полевые цветы, в обед — «лесной зверь», а до вечера еще далеко… «Тигр» — это ведь здорово! Хотя подарок и не передаривают, но я надеюсь… танки — мой профиль. Мы этого «тигра» быстро приручим. Еще здесь, под Студзянками, заставим на нас поработать. Ну как, по рукам?

— Подумаю, — не спешил соглашаться Логунов. — Командарм у нас мужик хозяйственный. Может, и не разрешит. За последний месяц в гвардейской армии завелся целый зверинец. Есть «тигры», «пантеры» — хоть трофейную роту создавай… — Логунов развернул свою расцвеченную отметками карту и начал что-то искать на ней. — Вот здесь тыл полка. Откуда же он появился, этот «тигр»? И сколько их еще в здешних лесах? — Генерал снова нахмурился, глаза его смотрели сурово. Затем решил: «Танки Межицана пойдут на переправу. Дивизионные саперы позаботятся обо всем. Я дам команду, чтобы укрепили мост через основной рукав Вислы. Будет и паром с буксиром. Переправу начать на рассвете, утренний туман будет маскировать операцию…»

Им принесли обед. Не успели они закончить с обедом, как адъютант доложил, что с плацдарма привезли пленного.

— Интересуетесь? — спросил Логунов Межицана. — Тогда прошу вас остаться. — В присутствии адъютанта Логунов разговаривал с польским генералом на «вы». — Вызовите, пожалуйста, переводчика, — напомнил он адъютанту.

— А этот немец прилично разговаривает на русском языке, — заметил адъютант.

— Тогда приведите его, — махнул рукой Логунов. — Попробуем без переводчика. Я, между прочим, и сам малость шпрехаю.

Пленный майор не был похож на обыкновенного записного вояку уже хотя бы тем, что не остановился сразу у двери, не замер, увидев генералов, руки у него не вытянулись сами собой по швам, а оставались полусогнутыми, будто он собирался подбочениться. На лице майора не было и тени страха. Он приблизился к самому столу и тут ждал, чего от него потребуют. Логунов указал майору на стул, строго спросил:

— Ваша фамилия, должность? Как попали в плен?

И снова немец повел себя не по-военному. Он должен был бы ответить четко, лаконично — ведь к нему обращался командир высокого ранга. Но он этого не сделал, лишь оглянулся на дверь и, не увидев больше никого, кроме этих двух генералов, промолвил:

— У меня конфискованы документы. Если бы их принесли…

— Откуда вы так хорошо знаете русский язык? — спросил Логунов.

— Распорядитесь, пожалуйста, о документах. Я хочу ими засвидетельствовать свою личность.

Вызванный адъютант как-то особенно четко отрапортовал. Логунов улыбнулся, подумав о капитане, которого он по-домашнему называл Сашей: «А ты, оказывается, муштрованный». Таким он видел его не часто. Видимо, присутствие польского генерала заставило его подтянуться.

Принесли документы немецкого майора с рапортом полкового начпрода. Логунов одним из них особенно заинтересовался.

— И давно вы работаете корреспондентом газеты «Фолькишер беобахтер»? — спросил он у пленного. Тот ответил:

— С окончания университета. В армии я не служил. Военный отдел газеты — это и есть моя служба.

— Говорят, вы родственник министра?

— Племянник по матери.

— «Иоахим Лиман», — вслух прочел в документе Логунов и потом передал журналистское свидетельство пленного Межицану. Свидетельство было напечатано на двух языках — на немецком и… на русском. Записи на обеих страницах идентичны.

— Как это понимать? — Межицан показал немцу русский текст в его удостоверении.

— До сорок первого года я был аккредитован в Москве при нашем посольстве, почти каждый день выступал в «Фолькишер беобахтер» со статьями о Советском Союзе. Я был тогда… объективным. А жил в Москве на улице Горького. С февраля тысяча девятьсот тридцать седьмого по апрель сорок первого.

— И вы сохранили такое удостоверение? Зачем? — поинтересовался Логунов.

— На память. Для самого себя. Это были интересные и, если хотите, счастливые годы. Я писал не о войне, а о том, что Советский Союз — молодая демократия и что тут, как и в моей стране, строится социализм. Даже не верится.

— Как и в вашей стране? — переспросил с иронией Логунов.

— Тогда, по крайней мере, слово «социализм» часто повторялось в докладах нашего министра пропаганды, как, кстати, и в выступлениях моего дядюшки на разных совещаниях, собраниях, партийных съездах…

— Ну хорошо, оставим разговор о вашем «социализме». Его, как известно, заменило слово «фашизм». Как вы попали в плен?

— О, майн гот! Вы никогда не были корреспондентом и поэтому не представляете себе, какие с нами бывают приключения. Но это! Нет, я не собирался в плен, не подумайте, хотя, конечно, давно понял, что плен — это не худший выход для такого немца, как я, если принять во внимание, что теперь год сорок четвертый. И что на пороге зима, еще одна, быть может, последняя зима для немецкого народа.

— Вы хотели сказать — последняя для гитлеризма, для «третьего рейха», — уточнил советский генерал.

— Сегодня, к сожалению, это одно и то же: Гитлер и государство. Нация подчинилась Гитлеру — и разделяет с ним одну судьбу.

— Об этом вы пишете в «Фолькишер беобахтер»?

— Нет, у меня другое амплуа. Я пишу о том, как немцы живут, как они работают, чего они достигают в науке, в искусстве.

— А в годы войны? Что вы пишете теперь? Почему оказались в «тигре» под Студзянками?

— Очень просто, пан генерал. Время от времени мы должны выезжать на фронт. «Фолькишер беобахтер», сами понимаете, газета милитаризованная. Все в ней о войне и о том, что делается для победы рейха. Когда в Варшаве, которую мы покорили еще в тридцать девятом, началось восстание, шеф-редактор направил меня туда. Восстание гражданского населения против армии? Командировка представлялась мне интересной прогулкой. Мы советовались с моим дядюшкой. О, он одобрил