навстречу друг другу. Но когда я подошел ближе и рассмотрел его, волосы на мне шевельнулись — это был я, это было мое отражение — как в зеркале! — двойник. Мы остановились шагах в десяти друг от друга и смотрели. Сделать еще хотя бы шаг вперед я не мог, не было сил. И он — тоже! Мы стояли и смотрели. Я пытался поднять свою руку и не сумел. Предоставляю желающим повод и право решать, какого характера то была невозможность — физического или психического?
Тут я подумал: может, мне просто уйти? Но не успел я подумать, как он повернулся и сделал шаг назад — к выходу. Я пошел за ним вверх по стоящему эскалатору, я хотел догнать его, я понял, что его обязательно надо догнать; но он все убыстрял шаги, и вот мы уже бежим…
Мы бежали по ночным улицам, по безлюдному парку, но не сближались. Дождь все еще лил, кругом была грязь, мы бежали друг за другом, скользя и шлепая по глубоким лужам, я весь вымок до нитки.
Наконец, я остановился среди деревьев парка — он тоже. Мы постояли, отдышались. Мертвый свет редких фонарей отражался в мокрой листве. Кто он? — подумал я, — ночной морок? галлюцинация? сам Теофиль? может, мой брат? почему он не подойдет, этот двойник, не скажет хоть слово? Может быть, он моя тень, моя вновь обретенная совесть, мой страх? И не лучше ли от него мне бежать?
И я побежал. Я был уверен, что он бросится за мной, и не ошибся — он бежал, и ужас трогал мне волосы, как холодный ветерок, и бледная тоска стекала по моим щекам, и я слизывал слезы с усов. И хоть было понятно уже, что если я остановлюсь, и он остановится тоже… все-таки я никак не мог остановиться — я не хотел. Азарт погони не позволял мне остановиться — слишком я был увлечен этим бегом, этим яростным преследованием, этой погоней за мной, но — уже чувствовалось, как подкашиваются мои ноги, и я устаю.
Так бежали мы уже довольно давно, и я потерял представление о времени, не понимал уже где нахожусь, — где мы гоним друг друга. По узкой тропке я сбежал к полотну железной дороги, и тут как раз из-за поворота с ревом и грохотом выскочил товарный поезд. Он перерезал мне путь. Бежать дальше уже было некуда, а сзади настигал меня мой преследователь.
Скользя по грязи глинистой тропы и пытаясь остановить свое скольжение, я оглянулся и увидал черную тень, набегающую на меня. Пытаясь защититься, я простер к ней руку, все еще сжимающую ненужную теперь рукопись. И вот уже он легонько толкнул меня вытянутыми вперед ладонями, прикоснулся, продолжая свой бег, и я, падая, увидал блеснувшие его глаза и во мгновение ока — тысячи деталей, разлетающихся в разные стороны и уже не связанных между собою ничем: мой лоб, мой нос, мои пальцы, волосы Софьи, звезды над головой, картины Смирнова, глаза Лики, Луну, мокрые деревья, колеса поезда, гнилую язву Бенедиктова, щегла на ветке, «Пятую симфонию» Бетховена, треск, тепло, холод, мрак, груди Сидоровой, портрет Льва Толстого, «Портрет» Гоголя, «Портрет Дориана Грея»…
* * *
И вот теперь я, одинокая пылинка, затерянная в дальнем краю бескрайней вселенной, заканчивая эти свои мемуары, молюсь земному богу Гермесу, покровителю всех пишущих. Может быть — тебе, читатель?!
Конец
