— Когда все это кончится?
Вопросы, выкристаллизованные на поверхности, словно соль на дне чашки с испаренной жидкостью. Они преследуют нас днем, скользя позади легкими тенями, они караулят нас ночью, сгущаясь в сумерках, обретая свинцовую предопределенность. Эти вопросы разрушительны, они же — источник чумы.
— Что ждет нас в конце лабиринта?
— Ты действительно хочешь это знать?
Я боюсь это знать.
Новые горизонты — Песнь 3. Куплет 2
Дождь раскинулся по улице сырой паутиной, обернув собой дома, троллейбусы и людей под нелепыми зонтами. Осень наступала по всем фронтам: она шла волной ветра по верхушкам деревьев, свинцовыми тучами со стороны залива, холодной моросью вдоль русла Невы от Ладоги. Петербург погружался в привычное состояние: сонливый, сумбурно-тягучий анабиоз. Кровь замедляла свое движение в венах людей и в железобетонных жилах домов.
Я нырнул в двери первого попавшегося кафе на площади. Внутри было людно и накурено. То, что надо. Найдя взглядом свободный столик возле окна и пробравшись мимо оживленно беседовавших людей, сел за него. Через минуту официантка положила передо мною меню.
Пробежав по нему глазами, я решил для начала выпить кофе. Та же самая официантка принесла мне маленькую чашечку эспрессо с кусочком шоколада. Поблагодарив ее, я поднес чашечку к носу, с упоением вдохнул и сделал небольшой глоток темной горечи.
По стеклу ползли жирные капли влаги, дождь и не думал заканчиваться. Полчаса назад подошла к концу моя рабочая неделя, и я размышлял над тем, как мне провести выходные. Идти домой не хотелось. Не сейчас, по крайней мере. Дома — рутина и скука.
Я пил кофе и наблюдал за людьми, продирающимися сквозь дождь на площади. Куда они спешили? В метро? В снующие туда-сюда неугомонные и неуправляемые маршрутки под водительством приезжих из Средней Азии шоферов? В свои дома-крепости, притихшие под непрекращающимся октябрьским дождем и от того кажущиеся не такими уж и неприступными? Кто их знает.
Было в этом что-то надрывное и трагическое, похожее на побег смертных существ, осознавших тленность своего существования, от неминуемой смерти. Но смерть, как и осень со своим верным спутником — дождем, настигала. Она находила всех и вся, все видящая и все знающая, просчитывающая ход за ходом в этой партии, собственной партии. От нее не убежать…
И надо ли? Вспомнилась странная фраза из какого-то полузабытого разговора, а может, сна: смерть — лишь мера внутренней свободы. Обретая ее, мы обретаем все. Мы становимся абсолютно свободны от всех обязательств, а главное — от этого непрекращающегося и в общем-то бессмысленного бега. Мера внутренней свободы. Жизнь в обмен на нее.
Допив кофе, я заказал бокал вина. Надо было развеяться. Дождь удручал, и мысли в голову лезли соответствующие. За соседним столиком сидела компания молодых людей, по всей видимости, студентов. Они что-то бурно обсуждали. Я расслышал знакомые имена Канта и Сартра. Наверное, предметом дискуссии было занятие по философии. Я невольно вспомнил свое фиаско на философском факультете.
Черт с ним. Все условно в этом мире. Невозможно добиться всего и сразу. Иначе было бы нарушено равновесие, и нашей планете рано или поздно пришел бы конец. Реальность рухнула бы, пала, не выдержав нашей мощи, как ушедшая на дно Атлантида…
Эта случайная мысль невольно подвела меня к мысли следующей: о конце света. В последнее время все больше людей говорило о нем как о чем-то совершенно реальном и неминуемом. Был вытащен на свет календарь давно павшей цивилизации южноамериканских индейцев, проводилась довольно сосредоточенная аналитика глобальных катастроф. Думаю, свою роль здесь сыграл и финансовый кризис: когда маска благонадежности спала с лица капиталистического мира, обнажив его внутренние диалектические проблемы, вслед за крушением ряда экономик стала очевидна возможность разрушения вполне себе осязаемого и физического, на сей раз уже в масштабах целой планеты, возможность наступления хаоса по всем направлениям.
С другой стороны, работала и обратная связь: разговоры о мифическом конце света отвлекали от конца света реального — того, который пробежал трещинами в развитых экономиках мира. Перед лицом больших страхов забываются страхи меньшие.
Хотя для современного мира баланс в товарно-денежной сфере, безусловно, значительно важнее факторов геофизического характера: крах цивилизации потребителей для меня лично был куда более очевиден, нежели гибель нашей планеты.
Я еще раз бросил взгляд в окно: те же капли на стекле, те же грязно-серые струи через всю площадь. Те же люди и троллейбусы. Тот же день и город. Время и место. Осень, бескрайняя осень, подмявшая под себя все воспоминания о тепле и радости.
Вино закончилось, я заказал еще. От выпитого внутри потеплело; серые осенние краски, расплескавшиеся в душе, прибавили в цвете, привычная грусть отступила. Кафе заполнялось людьми, все спешно эвакуировались с улицы. Делала свое дело и пятница: все-таки последний рабочий день на этой неделе для большинства трудящегося населения.
Я работал менеджером уже два с половиной месяца. Трудно было в это поверить, но мне в определенной степени даже нравилось. Нет, конечно, я осознавал всю никчемность и бесполезность своего труда, когда не приходилось ничего производить и создавать, а только лишь перепродавать по кругу уже созданное и даже переработанное, но мне доставлял какое-то мазохистское наслаждение сам процесс. Чистая эстетика — ничего большего.
Приходилось убеждать себя и людей в том, что и мне, и им это нужно. Что без этого наше существование будет поставлено под угрозу. Мы вымрем, как оголодавшие и замерзшие динозавры. Новые программные продукты и новые продуктовые программы. Как-то так. Насаждение и выращивание иллюзий.
Пожалуй, именно взращивание этих иллюзий в конечном счете мне и нравилось больше всего: я понимал, что человечество находится на той беспомощной стадии развития, когда последние остатки человеческого вытеснила отработанная до мелочей технология, что достаточно одного лишь упоминания технологии или тонкого на нее намека, чтобы сломать любое, даже кажущееся самым устойчивым, сознание. Это общество иллюзий, и ты — лишь часть его. Я работал с иллюзиями и должен был отдавать себе отчет в том, что рано или поздно разочаруюсь. Нельзя заставить кого-то поверить в иллюзию, не поверив самому. А поверив, невозможно не испытать разочарование, когда иллюзия в силу своей природы будет разрушена. Этого момента не стоило осознанно ждать, но предполагать его я был обязан. Меня ждет разочарование. А пока мне все нравилось.
Еще вина — и в голове играет уже совсем другая пластинка. Этот дождь на площади — это легкое и немного тоскливое шуршание trip-hop из первой половины нулевых, моей доармейской юности, под влиянием вина оно сменяет свои ноты на глухие басы deep house с немного разнузданной синтезаторной мелодией, пульсирующей на стыке жанров; и я становлюсь невесомее, светлее, ощущаю физическое облегчение. Капли по стеклу текут уже не так интенсивно: дождь медленно сходит на нет. Пятница отходит от анабиоза буднего дня, преображается в роковую женщину-вамп безумного уик-энда.
Я посмотрел на часы: минутные стрелки нехотя ползли по кругу, приближалось восемь часов вечера. Самое время зажечь. Я подумывал о том, куда бы двинуться дальше. К черту дом, домой не хотелось совсем. Раз уж я торгую иллюзиями, я сам как никто другой нуждаюсь в них же. Значит, пора приобретать иллюзии. Проживать ночи так, как будто рассвет уже никогда не затеплится.
Словно читая мои мысли, внезапно начал звонить мобильный. Я достал его из кармана: на экране высветился номер моего старого друга Геныча. Мы были знакомы с первого курса. Играли в одной рок-группе. Это подарок судьбы. Ведь если тебе нечем заняться вечером в пятницу, по-моему, самое лучшее — провести время с другом, которого знаешь уже кучу лет. Я ответил на вызов.
— Привет, — сказал Геныч.
— Рад тебя слышать, — ответил я. — Привет!
— Чем занимаешься?
Я прикинул, что бы такое ответить. Сказать, что не делаю ничего — было бы не совсем верно, в то же время ответить, что у меня дел по горло — значило бы нагло и безнадежно соврать. Поэтому я сказал, как есть:
— Убиваю время, потому что времени у меня много, а дел мало.
— То есть я правильно понимаю, что у тебя нет планов на вечер?
— Абсолютно правильно. Совершенно. Никаких.
— Это хорошо, — Геныч ухмыльнулся в трубку, — потому что я хотел предложить тебе пересечься.
— Твое предложение
