Стоим мы на трассе, стопа ждем. Вечереет уже, холодает, нападает на нас вечерний бодун.
Серега говорит:
– Яша. Давай-ка мы к Бахчисарайскому фонтану вернемся и мелочь оттуда выгребем?
Я говорю:
– Давай. А потом мы побухивая за Еней Алини поедем.
И вот, не подвела нас пипловая примета: вернулись мы к фонтану. Залезли в фонтан и стали из него мелочь выгребать. Днем это казалось простым делом, а сейчас ничего не вышло. Вылезли мы из фонтана мокрые, синие, сидим на его краю и ногами болтаем.
Тут сторож подходит, пьяный в пелвис, и говорит:
– Мелочь выгрести хотите?
Мы говорим:
– Хотим.
Он говорит:
– А я ее уже выгреб.
Мы говорим:
– Тогда пошли с нами бухать.
Он говорит:
– Я не могу, я должен на посту оставаться.
Мы говорим:
– Тогда давай мы сами за бухлом сходим.
Он говорит:
– Давай.
Сторож нам всю фонтанскую мелочь отдал, мы пошли в гамазин и взяли Болдинской.
Серега сказал:
– Давай эту Осень прямо тут, за гамазином бухать начнем.
Я сказал:
– Давай.
Серега сказал:
– А как же сторож?
Я сказал:
– Да ну его в пелвис.
Возбухали мы с Серегой Золотую Осень и пошли на вокзал греться. Там-то нас, наконец, и свинтили менты.
Проснулись мы утром с бодуна, лежим рядом в ментарне, на нарах. Я забыл, что мы Еню в Гурзуф отправили и спрашиваю Серегу:
– А е Ея?
Серега говорит:
– Ае? Ея – о ееау аи.
Это мы специально так сказали, на нашем языке, чтобы никто вокруг не догадался. А вокруг, конечно же, много всякого пипла на нарах лежало. На русский же язык наш разговор переводился так:
Я спрашиваю Серегу:
– А где Еня?
Серега говорит:
– Как где? Еня – он черепаху фачит.
Вышли мы из ментарни, сделали аск и взяли пивка. Тут я вспомнил, куда мы вчера Еню дели, и сказал:
– Серега. Нас Еня в Ялте на вокзале ждет.
Серега сказал:
– В Ялте нет вокзала.
Я сказал:
– Знаю.
Серега сказал:
– Яша. Поехали-ка лучше обратно в Москву.
Я сказал:
– Поехали.
Серега сказал:
– А как же Еня?
Я сказал:
– Да ну его в пелвис.
Так мы и сделали. Рассказывают, что Еня Алини нас целые сутки на метеостанции Ай-Петри ждал и даже с метеорологами подружился и забухал. Потом он в Ялту с горы спустился и в Гурзуф выступил. И долго-долго ходил Еня по Гурзуфу и Головня кричал, пока не свинтили его менты и не передали прямо в военный патруль, несмотря на то, что у него ни офицерской ксивы не было, ни формы в крокодиловом портфеле.
А всё почему, спрашивается? Да потому, что когда стали Еню винтить, он сам и сказал ментам, что является офицером из Харькова, а в Гурзуфе – по спецзаданию находится.
* * *
Дальше:
Как Головня кричали
Как Головня умер
Как Головню хоронили
Как мы в Гурзуфе с самой Ниной подружились
