В Германии глупость выродилась в обращении к нацизму-light. Европа искала вакцину от глупости, но не находила и вымирала, как от чумы. Французы по всей стране развесили баннеры La bѐtise tue — «Глупость убивает». В борьбе с глупостью они ввели электронную бюрократию. Страна остановилась. В парижском аэропорту «Шарль де Голль» не было ни единого человека. Самолеты стояли молча. Это было удивительное одиночество самолетов.

Французы были изумительны. Примерно половина из них готова была сотрудничать со смертельной болезнью. Но как? Как можно проявить свойственный им коллаборационизм? Вторая половина раскололась. Одни стали исповедовать философию отчаяния, другие каждый день выходили на демонстрации и упрекали правительство в бездействии. Глупость косила всех без разбора. Парижане умирали от глупости прямо на мостовой, но они делали это с достоинством.

Итальянцы снова стали богобоязненны. Испанцы под шумок эпидемии глупости просрали страну: от них отскочили и баски, и каталонцы.

Вдруг промелькнуло сообщение, что израильские врачи уже пробуют на мышах вакцину против глупости.

Мы попытались прорваться в Америку. Меня как «борца с глупостью» пригласили на конгресс в Нью-Йорк. Бедный Нью-Йорк! Он особенно жестоко подвергся нападению глупого вируса. Смертность превысила все мрачные ожидания. Пришлось перед больницами прямо на улицах устраивать военно-полевые морги. Нью-Йорк во время эпидемии глупости ушел в себя. Люди стали много пить (хотя там всегда много пили), вести беспорядочную жизнь. Выступая на конгрессе, я сказал, что глупость была всегда свойственна Америке не в меньшей степени, чем России. Мой американский опыт свидетельствует: американцы глупы по-умному. Американская глупость приносит свои плоды, в то время как при русской глупости плоды не созревают.

43. Язык глупости

Чем дальше развивалась глупость, тем более выразительным становился ее язык. Люди блеяли, мычали, рычали и пердели — порог стыда опустился, стыд сполз с людей, как рваный чулок.

Идет сокращение словаря. Язык испаряется, как Каспийское море. Исчезает, как Аральское. Пустыня слов.

Возникает языковая забывчивость: как это? Как сказать? Слова становятся размывчатыми, туманными, с неясными очертаниями.

Все больше возникает странных звуков. Кажется, они похожи на звуки младенца. Но если звуки младенца вызывают улыбку окружающих, то здесь бульканье вызывает оторопь.

Важным словом становится слово «козел». Им пользуются всюду: чего козлишься? Вообще роль животного мира в словаре возрастает.

После этого начинается переход к хроническому мычанию.

Многие ползают на карачках и едят говно.

Все больше людей едят говно.

Вот уже почти все едят говно.

А теперь говно едим уже все мы.

Дальше начинается воспалительный процесс. Одни начинают страдать дикой клаустрофобией и выбегают на улицу с судорогами на лицах. Другие, напротив, забиваются в канализационные люки, лезут под кровати.

Вдруг наступает момент истины. Человек понимает, что он зря прожил жизнь. У него ничего не получилось.

Он начинает выть.

Люди пытаются молиться.

Бегут в церкви и мечети.

Напрасно.

Всё просто как мычание.

Россия мычит. Все мычат.

Люди падают, задыхаются, их терзают судороги, они умирают в мучениях, иногда с криками. Часто слышно всё то же самое слово козел. И еще — пиздец.

И в самый последний момент, охваченный глупостью, как пожаром, человек вдруг осознает, что кончается и понимает, что он-то и есть козел.

44. Коса

Здесь на Куршской косе, неподалеку от домика Томаса Манна, хорошо городить новую волшебную гору. В восьми километрах от Литвы мы бросили якорь. В Морском, казалось, нет никакой эпидемии. Мы бродили по заливу. Артур как бывший биолог рассказывал нам о синей слизи прибоя, бабочках и лебедях. Он знал толк в угрях — на местном рынке он выбирал самых жирных.

Мы съездили в Пьяный лес. По утрам купались в море. Море было холодным. На пляже мало народа. Уйдя подальше к литовской границе, можно купаться и загорать без купальников.

Постепенно мы забродили игривыми мыслями.

Мне нравилась Алина.

К Артуру потянулась О.

— Я приартурилась! — объявила она.

Как-то вечером после ужина мы заказали русскую баню у хозяйки-польки, пани Терезы.

Когда распарились, Артур стал приставать к О. Алина зажалась, но не возражала.

Все закрутилось.

Артур вылизал О.

— Меня артурят! — сладко вздохнула она.

Но в конечном счете О. досталась мне.

— Вот ты и стал большевиком, — сказала она, когда мы выходили поздно ночью из бани.

Зачем я это сделал? Из мести? Из любопытства? Наутро Алина пришла и сказала:

— Подайте меня на завтрак!

45. Летающие мальчики

— Ну, я просто очень люблю девушек, — призналась Алина, гуляя с О. по берегу залива. — Но больше, наверное, даже… как тебе сказать? — мечтаю об отношениях с прекрасной… вот с тобой. Мечтаю о флирте, о сексуальных фиолетовых каких-то движениях в сумерках. Обо всем нежном, таинственном, тайном среди легких одежд. Я люблю «цветочки», я вчера, конечно, оценила твой восхитительный цветок, который меня мгновенно возбудил. Я всегда с брезгливостью относилась к мужскому полу, как к чему-то несколько грязному, топорному, неуклюжему… так что девушки, да, это рай.

— А Артур? — удивилась О.

— Но Артур — он так прекрасен. Он сам свет, который отражается в росинке на листиках прохладным утром… это мое самое мощное впечатление детства, оно мне досталось на всю жизнь. Я много об этом думаю, начала думать, как физичноустроено восприятие глазом света, приносящего счастье и опьянение этим впечатлением детства — единственное, что у меня есть, что осталось от меня. И Артур, словно зеркало этого впечатления.

— Правда, странно, что цветок, такой восхитительный, считается неприличным? Вот это извращение! — сказала О.

— Ну, если бы он не считался извращением, то потерял бы в своей удивительности и восхитительности.

— У тебя тоже нежный цветок, — сказала О.

— Я давно не брилась, правда… — застеснялась Алина. — Я так сильно влюблена в Артура, так сильно… до такой сладости в сердечке. Но я не могу с ним общаться. И он со мной не может. Я бы очень хотела, чтобы ты как-нибудь передала ему мельком, как сильно я его люблю…

— Я ему передам, — пообещала О. — Тебе он часто снится?

— О наших временах нельзя будет вспомнить без стыда за всех нас, — покачала головой Алина. — Почему мы осуждены быть прикованы к этой глупости, к этому Великому Гопнику?.. Я не хочу о нем ничего слышать! Для меня есть только Артур… У меня с ним такие сны! Представляешь… Я стою на балконе, на одиннадцатом этаже, а юные мальчики летают в воздухе и играют передо мной в