«Если Дольбур разделяет эти недостойные мысли, то ваша дочь, девушка нежная и деликатная, будет очень несчастлива в браке с ним».

«Несчастлива? Но ведь от нее почти ничего не требуют... ничего такого, чего бы она не могла дать...»

«Она не любит Дольбура, а жизнь с постылым мужем — страшная пытка».

«Ну что ж! Пару часов в день, здесь я с вами полностью согласен, Алине придется потрудиться, зато в оставшиеся двадцать два часа она вольна делать все, что ей вздумается».

«Добродетельная жена любит своего мужа двадцать четыре часа в сутки. Даже если Дольбур будет общаться с Алиной непродолжительное время, жизнь для нее превратится в тягостное бремя, но избавиться от него хотя бы на минуту эта порядочная девушка, разумеется, себе не позволит».

«Так рассуждают лишь зеленые юнцы, едва покинувшие школьную скамью; господин де Валькур, посмотрим, что вы будете говорить, когда доживете до моих лет. В зрелом возрасте у нас появляются трезвые мысли и мы отказываемся от софизмов, столь приятных сердцам юных влюбленных. Если муж находит свое счастье в одних телесных наслаждениях, то и жена может прекрасно обходиться без нравственных удовольствий».

«Вы полагаете, что муж будет жить счастливо с женой, которая его ненавидит?»

«Я утверждаю, что он от этого только выиграет: телесные наслаждения я бы сравнил с лепестками розы, а нравственные — с ее шипами... Вы, вероятно, удивитесь, если узнаете, что самые острые наслаждения мужчина получает от женщины, которая его ненавидит, а не от покладистой любовницы. Любовница отдается по своей воле, а в первом случае за удовольствие еще надо побороться: какие различные ощущения! Взять женщину силой в тысячу раз приятнее, нежели просто переспать с ней. Мужчина должен всегда бороться и побеждать, и когда сопротивление женщины сломлено, наслаждение приобретает какую-то особую остроту. Видите ли, мужчина может рассчитывать на взаимность со стороны своих ветреных подруг примерно лет двадцать, по истечении же их он начинает внушать женщинам омерзение. Привыкнув к радостям любви, он желает быть счастливым и дальше. И как он тогда поступит? Правильно, будет получать наслаждение, ничего не отдавая взамен».

«Восемнадцатилетняя девушка вряд ли станет рассуждать как пятидесятилетний мужчина».

«А кто вам сказал, что в восемнадцать лет вообще обладают способностью суждения? Ах! Поверьте мне на слово, в том возрасте, когда прислушиваются к голосу сердца, люди не вырабатывают себе твердых идей; молодежь, увлеченная обманчивыми призраками, грубо ошибается относительно природы ощущений; вы ищете наслаждений в радостях сентиментальной любви, достойной, по сути дела, только лишь презрения. Признаюсь вам откровенно, в течение последних десяти лет я научился наслаждаться по-настоящему; теперь я знаю, от каких чувств надо отказаться, какие — приглушить, чтобы удовольствие приобрело необходимую остроту; как приятно балансировать на грани! Достигать вершины наслаждений, не будучи уверенным в своих силах! Истинные ценности познаются после долгих опытов... А что мы знаем в восемнадцать лет? Да, в эти годы мы уважаем нравственные принципы, верим в добродетель, боимся Господа... Химеры... Разве под тяжестью предрассудков кому-либо откроются восхитительные радости разврата и преступления, ценность которых осознается лишь в годы зрелости и бессилия? Сладострастие, уверяю вас, достается в удел старикам. Вольно влюбляться юношам, не ведающим о том, что культ удовольствия отправляется не только в храмах Киферы. Однако же, господин де Валькур, я тут у вас заговорился, а мои проповеди, похоже, вас не убеждают. Итак, ваше последнее слово?»

«Даже под страхом тысячи смертей я не откажусь от моей Алины».

«Вы сильно рискуете».

«Я не боюсь ваших угроз».

«Больше вам сказать мне нечего?»

«Вы уже слышали мой ответ».

Президент в ярости вскочил с кресла:

«Отлично! Так не удивляйтесь же потом, сударь, если я приму кое-какие меры... Я восстановлю против вас судебные власти».

«Поступая как мерзавец, вы дадите мне право относиться к вам с презрением. Будьте уверены, я сумею воспользоваться данным правом».

«Сударь, прошу вас не забывать о том, что я запретил вам появляться в моем доме. За Алиной присмотрят надежные люди, а если вы будете по-прежнему посылать ей письма или же назначать тайные свидания, я прибегну к защите законов. С их помощью я, пожалуй, сумею научить вас приличному обхождению с достойными магистратами».

Разгневанный де Бламон подобрал свои свертки и удалился, пообещав на прощание, что в скором времени мне придется раскаяться в моем упрямстве.

Вот что произошло между нами, сударыня; разумеется, с президентом надо было вести себя повежливее; признаюсь Вам, сударыня, мне неприятно вспоминать о тех грубостях, которые я себе позволил в беседе с де Бламоном, но я не мог поступить иначе. Предложить мне деньги, с тем чтобы я отказался от моей Алины! Чтобы по сходной цене я продал мою любовь к ней! Боже праведный! Я бы ни минуты не колебался с ответом, даже если бы враги по капле выцеживали кровь из моего тела, даже если бы в обмен на Алину мне бы предложили всю нашу Вселенную, даже если бы меня подвергнули жесточайшим мучениям!

Жду Ваших указаний, сударыня. Меня не оставляет какое-то странное волнение, сердце мое постоянно омрачается тяжелыми предчувствиями. И я призывал Вас быть мужественной... Увы! Теперь я нуждаюсь в Вашей помощи. Не говорите Алине о визите де Бламона: это только усилит ее тревогу. Где вы, сладостные мгновения счастливого покоя, неужели вы пролетели безвозвратно?

Письмо сорок седьмое

ГОСПОЖА ДЕ БЛАМОН — ВАЛЬКУРУ

Париж, 26 января

Президент не стал от меня скрывать, что он нанес Вам визит. Я ждала объяснений... Позавчера мы поговорили откровенно; поскольку же де Бламон пребывал в прежнем настроении, я решила не рассказывать ему, что заранее была предупреждена о его действиях; разумеется, де Бламон словом не обмолвился ни о пятистах луидорах, ни о возникшей между вами ссоре; он ограничился лишь сообщением о том, что разговор с Вами закончился безрезультатно и Вы отказались оставить Алину в покое. Затем президент попросил меня оказать на Вас воздействие; мягким и ласкающим голосом он посоветовал мне прекратить пособничать неким свиданиям, о которых ему якобы незамедлительно докладывают. Друг мой, я знала о том, что Вы не желали встречаться с Алиной втайне от меня и потому просили ее ничего не скрывать от матери; безусловно, я не запретила бы Вам эти невинные свидания, если бы того не потребовали Ваши собственные интересы; впрочем, мне придется отныне вести себя с еще большей осмотрительностью: пока не улеглась буря, я не смогу так часто выходить из дома. Доказательств,