Когда официант, скрипя башмаками, унес последние чайные чашки, архидьякон встал и подошел к окну, как будто хотел полюбоваться видами. Комната выходила в узкую улочку, ведущую от собора Святого Павла к Патерностер-роу, и доктор Грантли терпеливо изучил все три вывески, которые отсюда можно было прочесть. Смотритель по-прежнему сидел за столом, разглядывая рисунок скатерти, а миссис Грантли перебралась на диван и начала вязать.

Через некоторое время смотритель вытащил из кармана «Бредшо» и углубился в расписание. Был барчестерский поезд в десять, на который он никак не успевал, поскольку стрелки уже приближались к десяти. Следующий отходил в три пополудни, последний, ночной почтовый, – в девять вечера. На трехчасовом смотритель попадал домой к чаю, что вполне его устраивало.

– Дорогая, – сказал он, – я думаю поехать трехчасовым поездом. Буду дома в половине девятого. В Лондоне мне больше делать нечего.

– Мы с архидьяконом возвращаемся завтра первым поездом, папа. Почему бы тебе не подождать и не поехать с нами?

– Элинор ждет меня сегодня, у меня много дел и…

– Много дел! – повторил архидьякон себе под нос, но смотритель его услышал.

– Тебе лучше подождать нас, папа.

– Спасибо, дорогая! Я все-таки поеду сегодня.

Самое ручное животное можно довести до того, что оно начнет огрызаться; вот и мистер Хардинг сейчас отстаивал свою независимость.

– Ты ведь не вернешься к трем? – спросила миссис Грантли мужа.

– Мне надо выйти в два, – сказал смотритель.

– Абсолютно исключено, – ответил архидьякон жене, по-прежнему изучая вывески. – Вряд ли я буду здесь раньше пяти.

Наступило новое долгое молчание. Мистер Хардинг продолжал смотреть в «Бредшо».

– Мне надо зайти к Коксу и Камминсу, – сказал наконец архидьякон.

– А, к Коксу и Камминсу, – повторил смотритель. Его ничуть не занимало, куда пойдет зять.

Фамилии Кокса и Камминса не пробудили у него интереса. Что ему Кокс и Камминс, если приговор по его делу уже вынесен в суде совести, вердикт, не подлежащий апелляции, утвержден, и никакие лондонские юристы не могут повлиять на исход. Архидьякон может ехать к Коксу и Камминсу и совещаться с ними до позднего вечера; это уже никак не затронет человека, который очень скоро снимет с себя звание смотрителя барчестерской богадельни.

Архидьякон надел клерикальную шляпу, новую и сияющую, натянул черные клерикальные перчатки: респектабельный, дородный и решительный священник англиканской церкви от макушек до пят.

– Увидимся в Барчестере послезавтра, – сказал он.

Смотритель согласился, что, наверное, увидятся.

– Я вынужден еще раз просить вас не предпринимать никаких серьезных шагов до встречи с моим отцом; если у вас нет никаких обязательств передо мной, – тут архидьякон глянул так, будто считает, что смотритель очень и очень многим ему обязан, – у вас есть обязательства перед ним.

И, не дожидаясь ответа, доктор Грантли отправился к господам Коксу и Камминсу.

Миссис Грантли дождалась, когда его шаги смолкнут в проулке, и приступила к своей задаче.

– Папа, – начала она, – это очень серьезный вопрос.

– Безусловно, – отвечал смотритель, берясь за колокольчик.

– Я понимаю, что тебе пришлось пережить, и очень сочувствую.

– Не сомневаюсь, милая, – сказал смотритель и попросил вошедшего слугу принести чернила, бумагу и перо.

– Ты будешь писать, папа?

– Да, милая. Я напишу епископу прошение об отставке.

– Умоляю тебя, отложи это до нашего возвращения… до встречи с епископом… милый папа! Ради меня, ради Элинор!

– Именно ради тебя и Элинор я это делаю. Надеюсь, по крайней мере, что мои дети никогда не будут стыдиться своего отца.

– О чем ты говоришь, папа, какой стыд? – Она замолчала, дожидаясь, пока медлительный слуга, скрипя башмаками, подойдет с бумагой и чернилами и снова выйдет. – Ты же знаешь, как все твои друзья смотрят на этот вопрос.

Смотритель положил лист на убогий гостиничный бювар и приготовился писать.

– Ты не откажешь мне в единственной просьбе, папа? – продолжала дочь. – Отложи письмо на два денька. Два дня ничего не решают.

– Дорогая, – в простоте сердечной отвечал он, – если я буду ждать до Барчестера, мне, возможно, сумеют помешать.

– Ты же не хочешь обидеть епископа?

– Боже упаси! Епископ не обидчив и очень хорошо меня знает, так что не примет мой поступок на свой счет.

– Но, папа…

– Сьюзен, – промолвил он, – мое решение окончательно. Мне очень печально действовать вопреки мнению таких людей, как сэр Абрахам Инцидент и архидьякон, но в этом вопросе я не могу принять ничьих советов, не могу изменить принятое решение.

– Но два дня, папа…

– Нет, не упрашивай. Ты можешь усугубить мои страдания, продолжая настаивать, но не можешь меня переубедить; мне будет легче, если ты оставишь этот разговор. – И он, обмакнув перо в чернильницу, остановил пристальный взгляд на листе бумаги.

В его голосе дочь уловила нотки, знакомые ей по тем временам, когда она безраздельно царила в отцовском доме. Бывало, что смотритель, при всей своей кротости, твердо на чем-то настаивал, и сейчас был именно такой случай. Она вновь взялась за вязание и довольно скоро вышла из комнаты.

Теперь смотритель мог приняться за письмо, и поскольку послание это много говорит о своем авторе, приведем его целиком. Официальное письмо, которое по прочтении показалось ему чересчур холодным, сопровождалось дружеской запиской; вот они оба.

Прошение об отставке было таким:

«Чептер кофехаус»,

Площадь собора Святого Павла,

Лондон,

Август 18…

Милорд епископ!

С величайшим огорчением вынужден вернуть в руки Вашего Преосвященства должность смотрителя барчестерской богадельни, любезно порученную Вами мне почти двенадцать лет назад.

Нет надобности излагать обстоятельства, вынудившие меня к этому шагу. Вам известно, что возник вопрос о праве смотрителя на доход, установленный для его должности. Мне представляется, что право это не вполне обоснованно, и я не смею в дальнейшем получать доход, в законности которого существуют юридические сомнения.

Должность соборного регента, как известно Вашему Преосвященству, соединена с должностью смотрителя, то есть регентами долгие годы были смотрители богадельни, однако в совмещении этих должностей необходимости нет, и, если Вы, настоятель и собрание каноников не возражаете, я хотел бы сохранить за собой место регента. Доход от этой должности будет мне теперь необходим; скажу прямо, что без него мне трудно будет прожить, ибо не вижу причин этого стыдиться.

Ваше