Но тем не менее Стил несколько раз посетил миссис Дэвис в тюрьме. В газетах писали, что она рыдала, не переставая признаваться ему в любви, но что произошло между ними на самом деле, я так и не узнал. Стил ничего не говорил, да и ей наказал помалкивать. В газетах также появлялись многочисленные интервью с супругой Стила, которая не умерла и теперь в самый разгар скандала призналась, что время от времени перехватывала письма мужа и его любовницы. Почерк на бумаге, в которую была обернута коробка конфет, так напоминал руку миссис Дэвис, что, съев пару конфет и ощутив симптомы отравления (но никак не раньше), она заподозрила, что угощение прислала любовница мужа.

5

А тем временем, несмотря на печальный рассказ несчастной жены, все внимание газетчиков было по-прежнему приковано к миссис Дэвис. Она была молода, красива и принесла – или, по крайней мере попыталась принести – кровавую жертву на алтарь любви. Чего еще могли желать репортеры ежедневных газет? Она выглядела настоящей героиней даже в этом преисполненном высокой морали, консервативном и очень религиозном городе. Обыватели сгорали от любопытства и сочувствовали героям этой истории. Как, интересно, объяснили бы этот феномен поборники морали? Последствия столь пристального интереса общественности не заставили себя ждать. Миссис Дэвис принялись осаждать репортеры женского пола, специализировавшиеся на слезливых душещипательных историях и ставившие своей задачей провести психологический и психиатрический анализ подозреваемой, не дожидаясь появления каких-либо доказательств вины или официального обвинения, а потом не только докопаться до мельчайших подробностей разыгравшейся драмы, но и вытащить на свет божий все скрытые мотивы ее поступка.

Читая газеты в те дни, я узнавал, что миссис Дэвис являлась и в то же время не была невротичкой и психопаткой, склонной к хитрости, скрытности и расчетливости. В одних статьях она представлялась читателю мягкой, простодушной, страстной женщиной, живущей в мире иллюзий, в других ей приписывались прямо противоположные черты. Конечно же, она виновна – а может, и нет, – хотя, скорее всего, виновна и непременно должна рассказать, как совершила преступление, почему, в каком настроении и так далее и тому подобное. Также выяснилось, что она послала яд намеренно, с холодным расчетом, трезвой головой и целью убить. Ее глаза, руки, форма носа и ушей служили тому доказательством. И в то же время все эти черты говорили как раз о том, что она никак не могла пойти на убийство. Возможно, ею руководили сильные эмоции и неутолимое желание, справиться с которыми ей оказалось попросту не по силам? Была ли она в ответе за свою возвышенную, разрушительную любовь? Определенно! А кто из смертных не несет ответственности за собственные деяния? Великая, всепоглощающая, разрушительная страсть! Ну-ну. Вздор! Она вполне могла с собой совладать. Нет, она не могла с собой совладать. Могла ли она с собой совладать? И так до бесконечности.

Параллельно с этим семейство Стил подверглось тщательному изучению, и нас регулярно потчевали полученными результатами (куда же без этого?). Что они вообще были за люди? Теперь Стила характеризовали как совершенно заурядного, хоть и способного газетчика. Звезд он с неба не хватал, но и в каких-то пороках замечен не был. Словом, вполне себе серьезный и преданный сотрудник. Миссис Стил же женщина славная, но совершенно непривлекательная, да к тому же напрочь лишенная романтических устремлений, воображения и какого бы то ни было очарования. Одного взгляда на нее и исполненную обаяния, привлекательную миссис Дэвис хватало, чтобы понять, почему Стил сбился с пути. В этом извечном старом, как мир, любовном треугольнике присутствовали все три вершины: непривлекательная женщина, привлекательная женщина и мужчина, которого привлекала более привлекательная из них. Ситуация трудноразрешимая, и оттого еще более печальная. Невозможно было не сочувствовать миссис Стил – обманутой жене. И в то же время невозможно было не сочувствовать миссис Дэвис – пленительной, страстной, жаждущей любви беспомощной красавице, – беспомощной, потому что жаждущей любви.

А тем временем за дело взялась окружная прокуратура, и клубок начал постепенно разматываться. Прежде всего требовалось установить, где были куплены конфеты, как их начинили ядом, каким именно ядом и где этот самый яд был приобретен. Химики, детективы и почерковеды принялись за работу. Установить, что в качестве яда использовался мышьяк, не составило труда, однако следствию еще предстояло выяснить, откуда он взялся. А это оказалось гораздо сложнее. Прошло некоторое время, прежде чем было установлено его происхождение. Зато определить происхождение конфет удалось почти сразу. Они были упакованы в фирменную коробку одной известной кондитерской. Только вот как узнать, кто ее купил? В кондитерской этого не помнили. А миссис Дэвис, хоть и признала, что почерк на упаковке действительно очень напоминал ее собственный, всячески отрицала свою причастность к коробке, утверждая, что никогда не покупала конфет в вышеозначенной кондитерской. Она с готовностью согласилась участвовать в опознании, но никто из работников кондитерской не смог узнать в ней женщину, купившую злополучные конфеты. Один или двое припомнили, что вроде бы видели похожую на нее покупательницу, но утверждать этого с уверенностью не могли. Девушка, работавшая в кондитерской в ту неделю, когда были куплены конфеты, уволилась. Эта новенькая продавщица находилась на испытательном сроке и отработала всего неделю, а потом пропала. Имя ее, разумеется, было известно, и посему не только следователи окружной прокуратуры, но и газетчики ринулись на ее поиски.

Поговаривали, будто козни против своей соперницы миссис Дэвис плела вместе со Стилом, а может, в деле и вовсе был замешан он один, поскольку ему явно не терпелось отделаться от жены. А почему нет? Он вполне мог подделать почерк миссис Дэвис или придать сходство с ним своему собственному. Но были и такие – даже в редакции газеты, где я работал, – кто свято верил в то, что, возможно, миссис Стил сама отправила себе те конфеты, чтобы навредить своей сопернице. А почему нет? Ничего удивительного. Женщины, они такие. Разве истории не известны подобные случаи? Споры! Соперничество! Может, она и вовсе хотела умереть, чтобы отомстить той, другой женщине. Неужели это так уж неправдоподобно? –