Отбивная и картошка, впрочем, оказались вполне съедобными. Кое-как преодолев брезгливость, которую внушали ему ножи и вилки, мистер Хардинг съел свой обед. За все время его побеспокоили только раз. Бледный молодой человек в сдвинутой набекрень шляпе вошел, уставился на него водянистыми глазами и довольно громко спросил девку: «Это что еще за старикан?», но вопросом дело и ограничилось, так что смотритель остался спокойно сидеть на деревянной скамье, вдыхая разнообразные запахи устриц, омаров и соленой семги.

Как ни мало мистер Хардинг смыслил в лондонских обычаях, он чувствовал, что зашел в неподобающее место и отсюда лучше уйти. Еще не пробило пять – где скоротать время до десяти? Пять мучительных часов! Он уже устал, и о том, чтобы столько прогулять, не могло быть и речи. Ему пришла мысль сесть в омнибус, доехать до Фулема и вернуться на другом омнибусе, но и это было бы утомительно, так что, расплачиваясь с хозяйкой, он спросил, нельзя ли где-нибудь поблизости выпить кофе. Та хоть и держала ночной рыбный кабак, вела себя чрезвычайно вежливо и посоветовала сигарный диван на другой стороне улицы.

О сигарных диванах мистер Хардинг знал не больше, чем о лондонских трактирах, но отчаянно нуждался в тихом месте для отдыха, посему отправился, куда сказали. Очутившись в табачной лавке, он подумал было, что ошибся, но приказчик, увидев незнакомца, сразу догадался, что тому нужно.

– Шиллинг, сэр… спасибо, сэр… сигару, сэр?.. билетик на кофе, сэр… вам надо будет только подозвать официанта. Соблаговолите подняться вон по той лестнице, сэр. Сигару лучше заберите, сэр, – вы всегда сможете отдать ее знакомому. Да, сэр, большое спасибо, сэр, раз вы так любезны, я выкурю ее сам.

И мистер Хардинг поднялся в диван, с билетиком на кофе, но без сигары.

Место выглядело куда более подходящим для его целей, нежели покинутый трактир. Разумеется, тут стоял сильный запах табака, к которому смотритель не привык, однако после рыбной вони даже табак не раздражал. А главное, здесь были полки с книгами и длинный ряд диванов, а что может быть прекрасней дивана, книги и чашки кофе? Старенький официант подошел, принес несколько журналов и вечернюю газету. Какое культурное заведение! Желает ли он чашку кофе или предпочтет шербет? Шербет! Неужели это полностью восточный диван с легким добавлением английской прессы? Однако смотритель подозревал, что шербет полагается пить, сидя по-турецки, и, поскольку не был вполне к этому готов, заказал кофе.

Принесли дивный кофе. Воистину диван оказался раем! Учтивый старичок-официант предложил партию в шахматы. Мистер Хардинг играл плохо, поэтому предложение отклонил и, положив усталые ноги на софу, принялся неспешно прихлебывать кофе и листать «Блэквудский журнал». Наверное, за этим занятием прошло около часа, поскольку официант предложил вторую чашку кофе, и тут музыкальные часы начали бить. Мистер Хардинг захлопнул журнал, заложив пальцем страницу, смежил веки и стал слушать часы. Постепенно музыкальный бой как будто перешел в звуки виолончели, вступило фортепьяно, и мистеру Хардингу стало казаться, что старичок-официант – барчестерский епископ. Мистер Хардинг пришел в неописуемое смущение оттого, что епископ самолично подает ему кофе. Затем появился доктор Грантли с целой корзиной омаров, которых никак не соглашался оставить на кухне; и мистер Хардинг все не мог взять в толк, почему в епископской гостиной столько курильщиков. Вскоре сон перенес его на привычное место в Барчестерском соборе и к двенадцати старикам, с которыми ему вскорости предстояло расстаться.

Смотритель очень утомился, поэтому спал долго и крепко. Проснулся он от того, что музыкальные часы внезапно умолкли; он резко сел и увидел, что в комнате полно народу, – когда он задремал, она была почти пустой. Мистер Хардинг в испуге вытащил часы: они показывали половину десятого. Он схватил шляпу, торопливо спустился по лестнице и быстро зашагал к Линкольнс-Инну.

На месте он был за двадцать минут до назначенной встречи, поэтому немного погулял во дворике, чтобы остыть от ходьбы. Стоял чудесный августовский вечер. Усталость совершенно прошла; кофе и сон придали сил, и смотритель с удивлением поймал себя на том, что положительно наслаждается жизнью. Тут начали бить часы. Звук последнего удара еще не до конца затих, когда мистер Хардинг постучал в дверь сэра Абрахама и услышал от клерка, что великий человек сейчас к нему выйдет.

Глава XVII. Сэр Абрахам Инцидент

Мистера Хардинга провели в комфортабельную гостиную, которая напоминала скорее библиотеку состоятельного джентльмена, чем адвокатскую контору. Минут десять-пятнадцать спустя в коридоре раздались быстрые голоса и вошел генеральный атторней.

– Прошу извинить, что заставил вас ждать, господин смотритель, – сказал сэр Абрахам, пожимая ему руку, – и что назначил такое неурочное время, но вы вчера попросили принять вас спешно, и я выбрал первый же не расписанный у меня час.

Мистер Хардинг ответил, что понимает и что это он, напротив, должен просить извинений.

Сэр Абрахам был высок и худ; годы почти не затронули его, если не считать преждевременной седины. Голова у него немного торчала вперед от привычки тянуть шею, обращаясь к слушателям, что создавало некоторое ощущение сутулости. Для своих пятидесяти лет он выглядел бы моложаво, если бы постоянные труды не ожесточили его черты, придав ему сходство с мыслящей машиной. Лицо генерального атторнея было исполнено ума, но лишено всякого человеческого выражения. Его искали в трудных обстоятельствах, но избегали в прочее время. Вы поручили бы ему защищать свою собственность, но не стали бы поверять сердечные тайны. Сэр Абрахам был тверд, как алмаз, и так же холоден. Он знал всех, с кем почетно знаться, но не имел друзей, не стремился к дружбе; слово «друг» существовало для него лишь в парламентском значении. Друг! Всю жизнь он полагался только на себя; с чего бы ему в пятьдесят доверять кому-то еще? У него были жена и дети, но не было времени праздно наслаждаться семейным счастьем. В будни во время сессий он трудился допоздна, и даже на вакациях бывал занят больше, чем другие – в самые загруженные дни. Он никогда не ссорился с женой, но никогда с нею не разговаривал – ему некогда было разговаривать, он вещал. Она, бедняжка, не чувствовала себя несчастной; она имела все, что могут дать деньги, надеялась дожить до