Без сомнения, я тогда очень побледнел. Я возвысил голос и заговорил скорее. Что мне оставалось делать? Это был тихий, глухой, быстрый звук, очень похожий на тот, который производят часы, завернутые в хлопчатую бумагу. Я задыхался, а полицейские все еще ничего не слышали. Я заговорил скорее, с большим жаром, но шум постоянно усиливался. Я встал и начал рассуждать о пустяках, возвышая голос и сильно жестикулируя, — но стук все усиливался. Неужели они не думают уйти? Я тяжело шагал по комнате, как будто бы доведенный до бешенства замечаниями моих собеседников; но стук постоянно усиливался. О Боже! что мне делать? Я был вне себя, я говорил вздор, я произносил проклятия! Я поворачивал стул, на котором прежде сидел, и двигал им по полу, — но стук все-таки был слышен и все усиливался. Он становился все громче, громче и громче! А полицейские все еще шутливо болтали и смеялись. Неужели они не слыхали? Всемогущий Боже! нет, нет, они слышали, они подозревали, они узнали, и издевались над моим ужасом! Я так думал тогда, так думаю и теперь. Хуже этой агонии ничто не может быть. Всякую пытку было легче вытерпеть, чем такую насмешку. Я не мог более выносить эти лицемерные улыбки! Я почувствовал, что должен закричать или умереть! И вот — опять! — громче! громче! громче!

— Негодяи! — вскричал я, — перестаньте притворяться. Я сознаюсь! подымите доски! вот здесь — здесь! Это бьется его гнусное сердце!

Комментарии

Название в оригинале: The Tell-Tale Heart, 1843. 

Публикация: Журнал «Время», 1861, № 1 (том I), с. 232-237.

Переводчик - Дмитрий Лаврентьевич Михаловский.