Шерли призвала на помощь всю свою былую веселость и беззаботность, хотя готова была расплакаться.

– О нет, – отмахнулась она. – У меня все хорошо. Наверное, я просто заходила через другую дверь или ездила на трамвае по Лангдон-авеню. (В действительности так все и было, поскольку она старалась избежать встречи с Бартоном.) По вечерам я почти всегда спешила домой, у меня просто не было времени зайти, Барт. Вы же знаете, как часто нас задерживают допоздна в магазине.

– Да, я понимаю, – тактично согласился Бартон. – И в последнее время вы перестали приходить на наши карточные вечеринки, как бывало раньше. По крайней мере, я вас не встречал. Сам я приходил поиграть раза два или три, думал вас там застать.

И эта перемена в ее жизни произошла по вине Артура: из-за него Шерли потеряла интерес к вечеринкам у знакомых по магазину и соседей, да и к клубу, где играли на банджо и мандолине. Когда-то она часто бывала там, все это ей нравилось и казалось забавным, но теперь… В те времена ее обычно сопровождал Барт, насколько ему позволяла служба.

– Да, – уклончиво ответила она и добавила наигранным тоном, в котором звучали нежные мечтательные нотки: – Хотя я часто воспоминала, как нам было весело. Жаль, что я перестала посещать те вечеринки. Вы давно видели Гарри Сталла или Трину Таск? – осведомилась она больше из желания поддержать разговор – ответ не слишком ее интересовал.

Бартон покачал головой.

– Я тоже давно не заглядывал к ним, но видел их как-то вечером несколько дней назад, здесь, в зале ожидания. Думаю, они ехали в театр. – Лицо его слегка вытянулось при мысли, что в былые дни они с Шерли часто ходили в театр вместе, вспомнилась ему и причина их единственной размолвки. Шерли заметила, как он помрачнел. Ей стало немного жаль Бартона, но куда больше жалела она себя: возвращение к прежней жизни представлялось ей горьким поражением. – Ну, выглядите вы очаровательно, как и всегда, Шерли, – продолжал Бартон, заметив, что она не заполнила телеграфный бланк, а в глазах ее появилось тоскливое выражение.

– Думаю, сегодня даже очаровательнее, чем обычно. – Она печально улыбнулась.

Шерли снисходительно принимала восхищение Бартона, но слова его не вызывали в ней отклика – золото, которое он рассыпал перед ней, было для нее лишь золой.

– А вы бы не хотели пойти на этой неделе на «Мышеловку»? Даже не знаю, когда мы в последний раз ходили вместе в театр. – Он заискивающе, словно собачонка, с робкой надеждой посмотрел ей в глаза.

Итак, она могла заполучить его вновь, какая досада! Обладать тем, что было ей вовсе не нужно и нисколько ее не привлекало! Стоило лишь слегка кивнуть, и он снова оказался бы у ее ног, но его собачья преданность делала затею Шерли едва ли не бессмысленной и навевала еще большую тоску. Конечно, следовало выйти за него замуж, раз уж она вступила на этот путь, на это ей хватило бы месяца, но возможно ли решиться на такое? На мгновение Шерли подумалось, что она не может, не станет. Вот если бы Бартон отверг ее, прогнал или пренебрежительно отвернулся, сделав вид, будто не замечает ее, но нет. Как видно, ее судьба – принимать любовь Бартона, это трогательное униженное поклонение, но не испытывать той любви, которой она хотела бы любить его, которой жаждала. Иными словами, ему нужна была девушка вроде нее, тогда как она… она… Шерли ощутила дурноту – развлекаться сейчас было бы непорядочно, непристойно, – и в голосе ее невольно прозвучало отвращение.

– Нет, нет! – воскликнула она и тотчас заметила, как помрачнело лицо Бартона, казалось, он глубоко огорчен и подавлен. – Я хотела сказать, не на этой неделе, – торопливо поправилась она и едва не произнесла: «Не так скоро». – У меня есть кое-какие дела, вдобавок я неважно себя чувствую. Хмурое лицо Бартона напомнило Шерли о ее положении, и она поспешила добавить: – Но вы могли бы как-нибудь вечером зайти ко мне в гости, а в театр мы сходим в другой раз.

Он тотчас радостно просиял. Удивительно, как страстно ему хотелось быть с ней, как малейший знак ее расположения утешал и воодушевлял его. Однако вместе с тем Шерли сознавала, сколь мало это для нее значит, сколь ничтожна в ее глазах эта связь, пусть даже ему она представляется райским блаженством. Следовало восстановить их прежнюю близость в полной мере, завладеть им уже окончательно, навсегда, но хотелось ли ей этого теперь, когда она была так несчастна из-за другого романа? Пока Шерли раздумывала и самые противоречивые чувства боролись в ее душе, Бартон как будто заметил ее колебания, и ему вдруг пришло в голову, что, возможно, в прошлом он слишком легко сдался, вместо того чтобы добиваться ее любви. Наверное, он все же нравился ей. И казалось, ее внезапное появление это доказывало.

– Конечно, конечно! – согласился он. – Я с радостью приду в воскресенье, как скажете. На спектакль мы можем пойти когда угодно. Мне очень жаль, Шерли, что вы неважно себя чувствуете. Я много думал о вас все это время. Или я зайду в среду, если вы не против.

Она слабо улыбнулась. Все оказалось куда легче, чем она ожидала, но ее победа, пропитанная тлетворным духом, точно красивый, но гнилой внутри плод, грозила впоследствии обернуться жалким поражением. Как она могла после Артура? И как мог он, в самом деле?

– Пусть будет воскресенье, – подтвердила она, радуясь, что удалось отсрочить встречу, и поспешно вышла.

Ее преданный обожатель долго смотрел ей вслед, а Шерли мучила тошнота. Подумать только, чем все закончилось! Она так и не воспользовалась телеграфным бланком, но теперь совершенно об этом забыла. Смущал ее не только обман, но и собственное беспросветное будущее: она не видела иного выхода, однако, как видно, не могла побороть себя, или же ей не хватало решимости. Почему бы ей не увлечься кем-то другим, не Бартоном? Почему она вынуждена вернуться к нему? Почему бы не подождать, пока она не встретит кого-то, а Бартона можно не замечать, как раньше? Но нет, нет, теперь ничто уже не имело значения: не важно, кто это будет, Бартон или любой другой, – по крайней мере, она сделает его счастливым, а заодно решит и свою проблему. Шерли вышла на перрон под свод вокзала и вошла в вагон поезда. Пассажиры, как обычно, толкались и