Несмотря на заявление Зингера, что он пишет «как если бы» еврейская Варшава никогда не прекращала своего существования, ретроспекция делает невозможным восстановление утраченного мира без малейших следов его разрушения, без того, чтобы историческое будущее города не проникло в его вымышленное настоящее. И как бы ни казалось, что роман согласуется с жанром семейной саги, населенной многими поколениями, где герои обретают опыт жизни в большом городе и движутся от традиционного религиозного уклада к современной светской культуре, Катастрофа ретроспективно вторгается в ткань произведения, превращая второстепенные архитектурные черты и детали городского пейзажа в образы, которые с нарастающей по ходу повествования силой говорят о запретах, о неволе, о будущей трагедии. «Семья Мускат» оживляет этическую дилемму писателя, который восстанавливает утраченный мир как памятник живой цивилизации, подвергнувшейся полному уничтожению, но при этом не может игнорировать свою осведомленность о катастрофическом конце этой цивилизации. Да, Варшава еврейской истории настигает Варшаву, воссозданную пережившим войну автором, но этот город на страницах романа — все-таки — остается той Варшавой, Варшавой до Катастрофы.

Примечания

1

Иов. 1, 21.

2

Еккл. 1, 14

3

Втор. 32, 4.

4

Пс. 22, 6.

5

Пс. 1, 1.

6

Пс. 3, 2–3.

7

Пс. 23, 1.

8

Пс. 47, 2.

9

Пс. 81, 1.

10

Есфирь. 7, 8.

11

Пс. 1, 1.

12

Втор. 6, 5.

13

Иер. 2, 2.

14

Иер. 2, 13.

15

Пс. 44, 14.

16

Ис. 45, 18.

17

Пс. 126, 1.

18

Втор. 26, 18–19.

19

Еккл. 3, 16.

20

Пс. 120, 1.

21

Пс. 114, 3.

22

Быт. 48, 11.