время. Садовник с загадочным выражением лица уверял, будто бы Софи забрала с собой некая дама, прибывшая вечером двадцать четвертого числа из Парижа в карете специально с этой целью. Спорить с собеседником я не осмелился, хотя и оставался уверен в том, сударыня, что он нагло лжет: с двадцать первого по двадцать пятое число к замку не подъезжало никаких карет, за это же время в дом не входил ни один посторонний человек, если не считать кучера, о котором я Вам уже рассказывал. Видя, что садовник более не желает касаться интересующей меня темы и постоянно уходит от откровенного разговора, я с ним распрощался и отправился к моим друзьям. Наблюдения, сделанные у трех из интересующих нас дорог, оказались безрезультатными: мне рассказывали лишь о крестьянских телегах и одноколке с двумя старыми священниками. Зато по лотарингской дороге вечером двадцать четвертого числа проследовал в направлении на Эльзас легкий экипаж, запряженный парой лошадей; им управлял кучер, с виду похожий на крестьянина. В экипаже сидели пожилая женщина, одетая как поселянка, и молодая девушка в белом жакете, по возрасту и фигуре напоминавшая Софи. Мой приятель, желая сообщить мне самые точные сведения относительно этих женщин, притворился пьяным и свалился как сноп под колеса проезжавшего мимо экипажа. Женщины истошно завопили, кучер остановил лошадей. Путешественницы спрыгнули на землю, чтобы узнать, не ушибли ли они несчастного пьяного. Приятель, поднявшись на ноги, принялся корчить гримасы, таким способом он рассчитывал разговорить женщин. Пожилая расхохоталась и начала было болтать, но молодая быстро ее оборвала. Четко произнося слова, что свидетельствовало о благородстве ее происхождения, она заявила:

“Смею надеяться, сударь, мы не причинили вам особого вреда”.

Девушка говорила вполне серьезно. По-видимому, она не разделяла шумного веселья своей компаньонки, которая, перестав смеяться, резко бросила:

“Пошли назад, вас ничем не рассмешить; пока с вами едешь, умрешь со скуки”.

Тяжело вздохнув, девушка поднялась в экипаж.

Молодая путешественница судя по описаниям моего товарища мало чем отличалась от Софи. Я задавал приятелю новые и новые вопросы, одни ответы подтверждали мое предположение, другие уверяли меня в обратном. Если бы мне предложили пари, то я бы не стал настаивать на том, что друг мой повстречался с Софи; и правда, как бы она попала на лотарингскую дорогу? Разве что по воздуху. Будь я убежден в том, что Софи выехала из замка по лотарингской дороге, то я, не мешкая ни секунды, оседлал бы лошадь и помчался вдогонку за подозрительным экипажем. Но тогда у меня не возникло даже мысли о погоне, настолько я был убежден в точности моих наблюдений. Вот как, сударыня, я исполнял Ваши приказы; ожидаю от Вас новых распоряжений».

Приписка г-жи де Бламон.

Ну что ж, Валькур, решайте теперь сами. Если сможете, разгадайте мне эту тайну. Софи, ранее находившаяся в замке Бламон, никуда оттуда не выезжала, и, тем не менее, в замке ее нет. Где она? Что с ней сделали? И жива ли она вообще?.. Я замолкаю, ибо в моем безрадостном положении мне трудно строить какие-либо догадки! Менее всего хотелось бы, конечно, думать о плохом, но тысячи ужасных картин не дают покоя моему воображению: едва мне удается избавиться от очередных подозрений, как мой разум подсказывает мне худшие варианты. Надо было догнать повозку, узнать, что за девушка в ней сидела... О, почему в столь щекотливых обстоятельствах я не взяла расследование на себя!

Когда президент возвратился домой, я заговорила с ним о Вас. Сдержанные ответы, случайно вырвавшиеся слова убедили меня в том, что он был явно замешан в этом деле. Затем я осторожно переменила тему разговора. Поездка в Бламон, которую от меня не скрывали, давала мне повод задать несколько наводящих вопросов... Президент утверждал, что Софи уехала в монастырь, расположенный в Эльзасе. Девушке там якобы будет хорошо, так как настоятельница этого монастыря приходится Дольбуру родственницей. Он снабдил Софи хорошими рекомендациями. Сомнения мои усилились; девушка, проезжавшая по лотарингской дороге, вполне могла оказаться Софи, направлявшейся в Эльзас, однако мой агент клятвенно уверял меня в обратном; сомневаться в истинности его донесений у меня не было ни малейших оснований. Ах! Но Софи наверняка послала бы мне весточку о себе... Встревоженная этими невеселыми мыслями, я осмелилась задать президенту еще парочку вопросов.

«Но кому вы доверили сопровождать Софи?» — обратилась я к нему.

«Надежный человек, — отвечал мне он. — Лучше бы, конечно, отправить вместе с Софи какую-нибудь достойную женщину; но нам не удалось подыскать подходящей кандидатуры, а в преданности нашего провожатого мы не сомневаемся».

«О сударь, простите мою настойчивость... пустое ребячество... но вчера мне приснился страшный сон; Софи в нем выглядела ужасно, так что ваш ответ, вероятно, рассеет мои мрачные иллюзии. В какой карете Софи выехала из замка?»

«В легком фаэтоне, а лошадей мы взяли напрокат».

«Как она была одета?»

«В белый левит... Но, по правде говоря, эти вопросы...»

«Простите, я замолкаю; в моем сне несчастная девушка также была одета в белое платье, но ее сопровождала какая-то женщина».

О мой друг, решайте сами, я же не осмеливаюсь высказать мои мысли... И лошади и экипаж — те же самые, но как быть с одеждой и сопровождающим? Мои вопросы, нисколько не рассеяв прежних сомнений, только их усилили. Когда будете писать Алине, ничего не рассказывайте ей о Софи: мы скрываем от нее эту историю. Алина, тяжело за Вас переживающая, не перенесет второго удара; впрочем, ей и не следует знать слишком много, ведь она и так с полным на то основанием боится своего отца; узнав же историю Софи, она будет его ненавидеть. Я рассказала ей лишь в общих чертах об аресте Софи и о переезде девушки в отдаленный эльзасский монастырь, остальное — лишнее.

Президент внешне обеспокоен болезнью дочери, хотя и делает вид, что ничего не подозревает о причинах ее недомогания. На этой неделе Дольбур дома у нас не появлялся. Прощайте; в душевном смятении ожидаю Вашего ответа.[76]

Письмо пятьдесят восьмое

ГОСПОЖА ДЕ БЛАМОН — ВАЛЬКУРУ

Париж, 6 марта

............................................................................................................................................................................................................................................................................

В Бретани дела обстоят превосходно. Через неполные три месяца мадемуазель де Керней вступит во владение наследством своей мнимой матушки, а король Испании, к радости наших супругов, пообещал послу, что они могут рассчитывать на два миллиона. Инквизитор, не побоявшийся заявить протест самому королю, уверял, будто в сундуках Сенвиля находилась именно эта сумма. Бог ему судья, мы же довольны и двумя миллионами. Сенвиль, кстати говоря, написал