Хозяйственные хлопоты сближали их. За день и у матери и у Куен находилось немало вопросов, по которым нужно было посоветоваться с Кхаком. А он в свободное от домашних дел время взялся обучать сестру грамоте и часто беседовал с ней и матерью о революции, о борьбе за независимость. Вечерами Кхак обычно писал статьи в легальные партийные газеты, выходящие в Ханое — подписывался он, конечно, не своим именем, — либо, чтобы подработать, занимался переводом. Куен училась старательно. Вскоре она могла уже самостоятельно читать газеты. Сейчас, когда у нее чаще стало выдаваться свободное время, она заметно посвежела, даже щеки чуть-чуть порозовели, она стала оживленней, разговорчивей, казалось, к ней вновь возвращается юность.

Постепенно в доме Кхака все преобразилось. Исчезла прежняя атмосфера обреченности. Дом вновь наполнился голосами: бабушка искала внучку, слышался детский смех, разговоры взрослых. А как только Кхак начал вставать, к нему стали приходить и гости. Односельчане постоянно навещали Кхака, приходили потолковать о сельских заботах, а молодежь — послушать его рассказы; нередко девушки и парни приходили из соседних сел. Даже местные должностные лица, включая сборщика налогов, относились к Кхаку с уважением. Но только мать и сестра знали, что по ночам приходили какие-то незнакомые люди, спрашивали Кхака и, проговорив с ним вполголоса всю ночь, уходили до того, как на востоке начинало светлеть. И мать и дочь относились к этим людям с почтением и вместе с тем испытывали какую-то неясную тревогу, если ночные гости появлялись в доме.

Часто по вечерам, когда все работы по дому были закончены, а малышка Тху уже сладко спала на коленях у бабушки, мать Кхака начинала вспоминать прошлое. Она до мелочей помнила множество историй со времен прихода французов. Ее рассказы оживляли в памяти Кхака годы смуты, голода, нищеты, те времена, когда страна потеряла независимость. Кхак расспрашивал о знакомых семьях, живших в их районе, вдоль реки Лыонг, о том, кто как жил, как вел себя в те трудные времена. Он узнал, что уже тогда одни пошли на поклон к новым властям, другие же предпочли тюрьму. С удивлением Кхак узнал, что настоящее имя старого Ты Гатя, что держал чайную у моста, — Зу и что младший брат его Ди отправился в свое время в Новый Свет, да так и пропал неведомо где. Сам Зу еще в молодости служил поваром у короля Хам Нги, после чего попал в официанты и был причастен к истории с отравлением французских солдат в ханойских казармах, но, к счастью, ему удалось тогда бежать. Его прозвали Ты Гать[10] за то, что, поспорив однажды с кем-то из парней, он одним ударом разбил четыре кирпича. А нынешний губернатор Ви начинал когда-то с простого переводчика. Отец его, сборщик налогов Ням, в год Лошади привел в село Тюонг французских солдат, те устроили засаду и разбили крестьян-повстанцев, сражавшихся под началом генерала Кы. А спустя некоторое время какой-то неизвестный прямо на рынке зарубил этого Няма.

Все эти истории, рассказанные матерью, врезались навсегда в память Кхака. А Куен научилась у матери старинным народным песням, сказаниям и монотонным речитативом пересказывала Кхаку сказания о взятии Ханоя французами или пела песни Фан Бой Тяу о наемных солдатах. Кхак в свою очередь рассказывал им о годах, проведенных в ссылке, и тогда все затаив дыхание невольно втягивали голову в плечи, словно гроза все еще грохотала над их головами...

И вот теперь эта гроза действительно готова была разразиться над ними. Откуда-то из-за горизонта, пылающего кроваво-багровым заревом, наползали зловещие черные тучи, затягивая небо над многострадальной вьетнамской землей. И когда Кхак думал о своих задавленных беспросветной нуждой односельчанах, которые всю жизнь гнули спину на рисовых полях, у Кхака сжималось сердце от боли, жалости и мстительного чувства.

Кхак поднялся и уложил в узелок белье. На стене висела фотография Там, сделанная вскоре после их свадьбы. Кхак долго смотрел на улыбающееся лицо жены, но уже не в силах был оживить в памяти эти черты, представить ее такой, какою она была в жизни. Ведь прошло около десяти лет! Кхак задул лампу и на цыпочках вышел из дому. Из соседней комнаты доносилось спокойное дыхание спящей дочери. Слышно было, как мать ворочалась во сне. Кхак почувствовал вдруг странную слабость в ногах. Ему захотелось разбудить мать, рассказать ей все, обнять и поцеловать на прощание дочь. Но он поборол в себе это желание и осторожно вышел во двор.

Полузакрыв глаза от усталости, Куен сидела на кухне возле котла, в котором на медленном огне готовилась еда для свиней. Она вздрогнула от неожиданности, когда Кхак, сунув сверток с бельем под мышку, присел рядом с ней. Удивление тут же сменилось испугом.

— Сестренка, — тихо сказал Кхак, — мне надо уходить...

Он хотел было объяснить ей все, но у него перехватило горло и он замолчал. Куен смотрела на брата, широко открыв глаза. Казалось, это глаза освещали все ее лицо. И вдруг лицо Куен задрожало и из глаз покатились крупные слезы.

— Ты уж объясни все маме. А я постараюсь скоро дать о себе знать.

Кхак поднялся. Куен схватила его за руку.

— Подожди минутку!

Она скрылась в доме и, вернувшись, неловко сунула ему в карман немного денег. Проводив его до огорода, Куен, всхлипывая, припала к руке брата.

Близится полночь. Мать проснулась и позвала дочь:

— Куен! Поздно уже, ложись, дочка!

Ответа не было, она поднялась, бормоча:

— Заснула, небось...

В темноте она прошла на кухню, еще раз окликнула дочь, и только тут услышала ее сдавленные рыдания...

V

После разговора с Кхаком Хой долго не мог уснуть. Тхао несколько раз просыпалась и видела, что муж не спит и время от времени обмахивается веером.

— Что с тобой?

— Ничего, спи.

Хой снова закрывал глаза, подолгу лежал, не двигаясь, но сон упорно не шел. В голове все время вертелся вопрос: что делать? Что теперь делать? Он