Спускаясь летом 1889 года на пароходе из Казани в Самару, младший брат Александра Ульянова как бы все дальше и дальше уходил от стихийного, юношеского, кровного отношения к судьбе брата и к тем идеалам, за которые тот боролся и погиб.

По всей вероятности, еще не осознавая в полной мере исторического значения хода своих мыслей и рассуждений, девятнадцатилетний Владимир Ульянов совершал - пока еще только в своем сознании, в остро драматической для себя форме отказа от героических идеалов старшего брата - гениальный переход к следующему этапу русской революции.

Подъезжая к Самаре и глядя с палубы на первые отроги Жигулевских гор, вершины которых, как годы прожитой жизни, оставались за кормой парохода (как оставался когда-то за изгибом реки высокий Симбирский холм с крестом и куполами своих соборов), с болью думая о том, что дальнейшее знакомство с Марксом все чаще и чаще заставит его думать о трагической неправоте Саши, девятнадцатилетний Володя Ульянов уже как бы преодолевал тот последний водораздел, тот крайний рубеж, который отделял его будущую судьбу от судьбы старшего брата.

Пройдет еще несколько десятилетий, и жизнь вынесет свое твердое и безошибочное суждение о том, что между братьями Ульяновыми действительно лежал рубеж истории - водораздел русского освободительного движения, преодолев который, Владимир Ульянов открыл в мировой истории ее новые возможности и перспективы.