– Марк Артурович, ваши познания в истории флота достойны восхищения. – Бучевских поднял фужер, запотевший от холодного напитка. – Я хочу поднять бокал за то, чтобы наши с вами труды не пропали даром. И речь идет не только об интересе Правления и акционеров. Путиловцы имеют историю отношений с Родиной, несомненные заслуги перед империей. Не то что нынешние…

– Тщщщ… – Холодов укоризненно посмотрел на коллегу-инженера, слывшего в Питерских кругах ярым монархистом. Имперский патриотизм был не только не популярен, но и в большой степени опасен – революционные настроения, желание смести всех и вся, преобладали в обществе, особенно в его пролетарских слоях. А населенный пункт, в который они прибыли, славился простотой нравов. Высокие залы ресторана гостиницы «Великобритания» совершенно не могли гарантировать безопасности вояжерам в случае возникновения идейных расхождений с молодыми людьми в потертых картузах, которые лениво катали шары на потертом зеленом сукне старого бильярда.

– Да, да… вы правы, Василий Михайлович… Опять правы. Нынче пролетарии вес имеют! Вон, Россию на уши подняли всю, на мир претендуют, диктуют моду в политике, условия ставят. Так мы с вами, коллеги, и не заметим, как за бортом истории окажемся… Плебеи… За успех нашего предприятия! – Бучевских, явно расстроившись из-за того, что приходилось скрывать свои взгляды, говорил уже существенно тише и выпил, не чокнувшись с коллегами.

– Как бы там ни было, а есть работа, и мы должны её выполнить, – констатировал Хорст. – В отношении плебеев, должен вам заметить, коллега, что такой уничижительный, пренебрежительный тон в некотором роде опасен.

– Уж не хотите ли вы, Марк Артурович, сказать, что боитесь их? – удивился Бучевских.

– Что вы, Андрей Александрович, что вы… Плебеи, насколько вы помните, являли собой бесправную часть населения Рима. – Хорст поправил пенсне. – Так вот, наступил момент, когда плебеи добились своего и сравнялись в правах с патрициями, да…

– На это несколько веков понадобилось, – возразил Бучевских.

– Уж прошу прощения, но вы не учитываете скорость развития цивилизации. То, на что раньше тратили сто лет, сейчас может произойти за десять. Собственно, с девятьсот пятого десять и прошло… Ну да ладно. Мы завтра выдвигаемся в заводоуправление Новороссийского общества и смотрим участок. Уже нет ни времени, ни ресурсов, чтобы откладывать принятие решения.

– Будем настойчивы и справедливы в своих выводах. – Захмелевший Бучевских встал и направился в сторону бильярда. – Вы позволите, господа?

* * *

Это в провинциальной Юзовке было относительно спокойно, а в столице в это же время кипели страсти. Начало 1916 года сулило новый шторм, да похлеще того, что был в 1905-м. Начальник Петроградского охранного отделения[118], полковник Глобачев, получал ежедневные доклады об антигосударственных настроениях на промышленных предприятиях. Особенно выделялся в этом смысле завод Путиловского общества, что располагался на Выборгской набережной.

Заводская партийная ячейка насчитывала уже больше ста человек, и это, не считая сочувствующих. Именно большевики представляли собой центр принятия решений в вопросах отстаивания интересов рабочих, а бороться было за что. Война истощила экономику Российской империи, с её начала зарплаты урезались регулярно, даже несмотря на наличие военных заказов. Несколько миллионов мужчин было призвано с 1914 года на фронт и там бессмысленно гибли, и конца-края было всему этому не видно.

Большевицкий заводской комитет заседал регулярно, и в этот раз, в связи с расширенной повесткой дня, к ним присоединились меньшевики и эсеры. В Президиуме находились товарищи Андреев, Афанасьев, Лемешев и Николаев.

О том, как жить дальше, спорили в прокуренной мастерской долго и эмоционально. На общем голосовании большинством было принято решение об организации стачечного комитета, выработке требований и подготовке забастовки на февраль.

– Чего ждать? Пока нас по одному уволят, а потом на фронт кинут? Что ж за политика такая? Куда хуже? Скоро куску хлеба, что ли, радоваться будем? – Зал гудел возмущенными репликами. – Лемешев! Ты ж образованный, что ты там говорил про диктатуру пролетариата? А ну-ка – расскажи подробней! Может, пора диктовать, а не просить? Что мы всё время перед ними в согнутом положении? Мы побираемся или свое требуем?

Слово взял Лемешев:

– Если диктовать будем поодиночке, то и передавят нас поодиночке. Это вопрос классовый, товарищи. Маркс и Энгельс обосновали, что пока существуют классовые различия, угнетение простого рабочего будет продолжаться. У капиталиста одно на уме – прибыль! И он ни с чем не посчитается, о нашем с вами кармане заботиться не будет, если бухгалтер скажет, что убытки. Потому справедливость – она в самих средствах производства заложена. Чьи заводы – того и справедливость.

– И чё предлагаешь? Забрать заводы? – Многие слушатели, особенно те, которые впервые оказались на таком заседании, пребывали в недоумении.

– Так точно! Забрать! – громко ответил Лемешев. – Упразднить Правление, поставить директора из наших, из рабочих. Неужто не управимся? И не наш завод, а все заводы. Будем сами производить, будем сами справедливость устанавливать! Ненужны будут снаряды – сеялками страну завалим, ненужны станут сеялки – паровозов соберем столько, чтобы дорога не успевала пути класть!

– Так полиция за тем директором утром и придет…

– Поэтому сначала власть нужно брать, тогда и полицию свою поставим, это дело не сегодняшнего дня, но ближайшего будущего.

– Так а если Правление изыщет средства и успокоит людей, кого за собой поведешь, Фёдор? – возразил один из эсеров. – Они же тоже нос по ветру держат. Ну пусть сегодня у них денег нет, но завтра же могут и найти?

– Товарищи, вот мы тут копья ломаем, ищем причину такого деспотичного поведения хозяев, а некоторые, – Лемешев кивнул в сторону малочисленной делегации эсеров, – даже пытаются оправдание им найти, малодушничают. Да, свои проблемы Правление решает через нас и за наш счет. Факт. Я тут прослышал кое-что…

Гомон в помещении поумерился, присутствующие перестали спорить.

– Так вот, на юг отправлена комиссия. Они ищут место для нового завода.

– Как для нового? – Опять равномерный шум заполнил зал. Лемешев постучал по столу, чтобы вернуть порядок.

– А вот так. Значит, что получается? На зарплаты у них денег нет, а на новый завод есть? Вот вам и вся их гнилая сущность, а вы говорите, повременить, пока с войной разберутся… – Лемешев опять кивнул в сторону эсеров.

– Фёдор, рассказывай про завод, куда ж нас-то? – участники собрания кипели от негодования.

– Думаю, так, товарищи. Комиссия эта поехала