Он ощущал, что в отношении к нему публики что-то изменилось. Появилось то ли снисхождение, то ли принятие за своего. Джеймс чувствовал себя грязным, когда уходил с встреч, и не терпел смех — ему всегда казалось, что смеялись над ним. Даже маленькие статьи перестали ему удаваться, не говоря уже о стихах и поэмах. Джеймс планировал заняться политикой.

— Он почти убил меня и даже не смотрит в мою сторону, — сказал Джеймс Блэру, когда Джонсон оказался на одном вечере с ними.

— Помилуйте, Джеймс. Вы не мертвы.

— Литературно я мертв.

— Прекратите. Все очень ждут ваше следующее сочинение. Вы, возможно, самый знаменитый человек на Британских островах.

Джеймс ничего не ответил.

— Жизнь продолжается, как ни удивительно. — Блэр похлопал его по плечу. — Кстати, я Вам никогда не говорил… Ведь Оссиан, он очень хорошо написан, очень хорошо. Ну, до свидания.

Джеймс почувствовал, будто ему дали пощечину, но спокойно сказал:

— До свидания, Блэр.

“Вот и Блэр не верит…”

Оставшись один, Джеймс присоединился к самой громкой компании, натянуто улыбнулся и вступил в разговор о свежих литературных происшествиях.