В этот момент мать обычно трепала ее по подбородку и отпускала. На сей раз она поступила иначе: опустилась на колени перед Айрис, взяла ее за руки и сказала:

– Минутку, любовь моя. Прежде чем ты уйдешь, расскажи мне, как у тебя дела с тех пор, как вернулась твоя сестра?

Айрис пожала плечами: ладно.

– Вы хорошо ладите с ней? Не ссоритесь?

Айрис покачала головой: ложь.

– Ты же знаешь, что твоя сестра хочет как лучше, Айрис. Постарайся понять, откуда она приехала. У нее тоже не все так радужно, хотя она пытается создать такое впечатление.

Айрис сжала губы и посмотрела на пол.

Мать вдруг отпустила ее и подошла к окну.

Далекий шум транспорта.

Капли дождя на стекле.

Комната.

– А что ты думаешь о новой девушке?

Айрис перестала чесаться от зуда под резинкой трусов.

– Я имею в виду о секретарше, Дорис. Она тебе нравится?

Айрис некоторое время подумала над вопросом, ища подвох. – Она хорошая, – сказала она потом.

– Хорошая?

Мать отошла от окна. Со стола с реквизитом она взяла сверток, завернутый в коричневую бумагу, и поднесла его Айрис.

– Послушай, Айрис. Это для тебя. Подарок. Но сначала я должна тебе кое-что сказать.

– Хорошо.

– Это взрослое дело, поэтому мне нелегко говорить. Могу ли я попросить тебя быть взрослой, выслушать и попытаться меня понять?

Айрис кивнула. В горле у нее пересохло, руки похолодели.

– Ты не заметила, что Дорис и твоего отца связывает тесная дружба? Хм? Ну, дело в том, что они вроде как девушка и парень. Я не думаю, что это нужно скрывать от тебя, потому что в ближайшие недели ты увидишь некоторые вещи, и я не хочу, чтобы они сбили тебя с толку. Ты не глупая, дети не глупые. Я не думаю, что притворство справедливо по отношению к кому-либо. – Ты больше не папина девушка?

– Девушка. Я все еще жена папы, и я его очень люблю. И он любит меня. Это не изменилось. Это не изменилось. Просто иногда жизнь бывает сложной, сложнее, чем в книжках и журналах, и люди не любят об этом говорить, но на самом деле довольно часто у мам и пап есть отношения с другими друзьями и подругами, с людьми на стороне. Мы просто решили быть более открытыми в этом вопросе, чем некоторые другие, вот и все.

– У тебя есть парень на стороне?

Мать улыбнулась.

– Нет, дорогая. У меня есть театр, моя актерская игра, и этого мне достаточно. Но твой отец совсем другой. У него, как бы это сказать, больше аппетит. Когда мои мысли заняты работой, я увлекаюсь, понимаешь, я не могу дать ему все, что ему нужно. Нужен кто-то другой, кто, так сказать, восполнит недостаток. Понимаешь?

Айрис кивнула: понимала.

Мать поцеловала ее в щеку.

– Хорошая девочка. Теперь открой свой подарок.

Айрис опустилась на колени и положила пакет на пол. Начала рвать бумагу.

– Погоди, – сказала мать, присев и положив ладонь на руку Айрис. – Есть еще одна вещь. Ты не должна слишком сближаться с Дорис. Ее работа здесь – всего лишь временное соглашение. Она не останется здесь надолго. Ты сама видишь, она молода. С нами она немного подрастет, а потом уйдет. Я не могу позволить ей задержаться. У ее дружбы с твоим отцом есть начало и есть конец, понимаешь?

Айрис кивнула.

– И когда ей придется уйти, – сказала мать, – это может быть не очень приятно. Я хочу, чтобы ты была к этому готова.

– Хорошо.

– Хорошо. Это все, что я хотела сказать. Открывай свой подарок.

В обертке находился китайский фонарь из резного красного дерева и стеклышек, расписанных горными пейзажами. Из пастей четырех драконьих голов, выступающих в верхней части, свисали длинные красные кисточки.

– Тебе нравится? Сюда ставишь свечу, видишь…

Мать открыла переднее стеклышко.

– …и все освещается. Вся комната. Видишь фотографии на стекле?

Мать подняла и повернула фонарь.

– Мы хотим повесить несколько таких вокруг театра, чтобы придать ему восточный колорит. Но этот – твой. Ни у кого не будет права прикасаться к нему без твоего разрешения. Мы поставим его у кровати. Это будет идеально для чтения. И допоздна тоже, если ты не сможешь заснуть. Хорошо?

* * *

Она проснулась на мокрых простынях в окружении подушек.

Кит, который все еще был там, спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Затем он вытер ей лоб влажной тряпкой, а когда она встала, помог ей нагреть воду для ванны, замочить и выстирать простыни. Он оставался с ней весь тот день и провел в «Уэрхаузе» ночь, и следующую ночь, и каждую последующую. Хотя он не говорил об этом прямо, было ясно, что обстановка ему нравится. Фабрика-театр едва ли казалась ему похожей на место, где можно жить. Пространство было таким большим, таким пустым, углы и объемы – такими неправдоподобными, что оно напоминало сцену, внутри просто для развлечения была сооружена вторая. Он чувствовал себя актером в фильме.

– Мы как будто сошли с экрана телевизора, – говорил он, когда они сидели в шезлонгах на крыше, пили сидр и смотрели на Кингс-Кросс.

Или:

– Это скрытая камера? – когда Айрис предложила ему поиграть в зрительном зале с водными пистолетами.

Несмотря на грязь, сквозняки и местных детей, которые по ночам бросали в заколоченные окна камни и пытались пролезть внутрь, отчего их приходилось прогонять, почти во всех отношениях «Уэрхауз» был лучше мест, где он жил раньше. Здесь не было хозяина, который дышал ему в затылок. Никто не крал его вещи. Никто не ждал, чтобы прыгнуть на его матрас, как только он встанет. Пару раз он возвращался на автобусе в Хилл присмотреть за бизнесом, но Айрис не боялась, что он уехал навсегда. Она знала, что он вернется, и он всегда возвращался – в последний раз в сопровождении двух своих знакомых негров, на этот раз настоящих ямайцев.

– Это Глен и Эгги, – сказал он, – мои соседи сверху. У них возникли проблемы, они не заплатили за квартиру, и их выгнали. Они могут переночевать здесь несколько ночей?

Она не могла отказать. Накануне на пороге дома появился кто-то из международной сети Альваро, швед, и она разрешила ему остаться. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы запомнилось, что она впустила светловолосого иностранца и не пустила лондонских негров.

– Вы на пособии?

– Да, верно, мисс.

– Хорошо. Потому что вам придется платить фунт в неделю в фонд дома.

– Фунт с двоих?