Пес давно не слышал столь восхитительного запаха. Живот бессовестно заурчал. В прошлый раз его наградили этим лакомством в Вашингтоне, в дрессировочном центре, когда он выполнил сложнейшее задание. Казалось, с тех пор миновал целый век. Призрак понимал, что его новые повадки не заслуживают таких поощрений, он озадаченно смотрел на хозяина, не решаясь притронуться к мясу.

Иэн потрепал его по голове.

– Ешь, ешь, может… – Иэн не договорил. Он хотел сказать: “Может, больше не доведется”.

Хозяин глядел необычайно ласково, и пес, привыкший в последнее время, что его ругают, был и рад, и удивлен. Стараясь не забывать об изящных манерах, Призрак медленно, по кусочку съел тушенку и потом долго вылизывал ладонь Иэна, будто пытался слизать с ее линий тонкий мясной аромат, соскрести его весь, без остатка.

Иэн терпеливо дождался, пока Призрак доест, а затем надел на него ошейник. Это был сигнал: “По местам”. Ошейник означал, что все прочие ипостаси Призрака, будь то питомец, шут или возлюбленный, отныне не существуют. С этой минуты он лишь войсковой пес, его единственный долг – подчиняться приказу хозяина.

Отряд двинулся в путь, когда стемнело.

Он состоял из шестнадцати китайских курсантов, проявивших особые таланты во время тренировок. Вел их один из служивших в лагере командиров отряда, военным советником был техник по вооружению Иэн Фергюсон. Впервые американский инструктор участвовал в операции наравне с курсантами – предыдущие мелкие вылазки они совершали самостоятельно. Право на участие Иэн отстоял в горячем, можно даже сказать, ожесточенном споре с командиром тренировочного лагеря. Китайская сторона не хотела задействовать в операции американского военного, чтобы не подвергать его жизнь опасности; Иэн возражал: если он не увидит на практике плоды своего инструктирования, как ему убедиться, что весь их тщательно продуманный курс не просто ворох макулатуры?

Никто никому не желал уступать, ни один не мог уговорить другого, и кончилось тем, что Иэн с командиром обратились в чунцинский генштаб. Телеграмму из Чунцина получили за два часа до начала марша, в ней было всего одно слово: “Одобрено”.

Иэн был не единственным американцем в отряде, он взял с собой войскового пса Призрака, которого когда-то переправили в Китай на самолете. Использование в боях войсковых собак было темой многолетних исследований военных ученых, энтузиастов, пытавшихся снизить потери в личном составе. В Америке Призрак прошел строжайшую дрессировку. Эта операция, его первое полевое испытание, должна была прояснить, кем же все-таки были те ученые, гениями или безумцами.

В тот день им предстояло одолеть сложную горную тропу, это были места, где орудовала бандитская шайка и где прежде располагались неизвестные войска. Призрака пустили вперед – разведывать обстановку. Однако пес так долго жил вольготной, праздной жизнью, что острота его реакции вызывала у Иэна некоторые опасения.

Ночь выдалась необыкновенно хмурой – ни звезд, ни луны, одни плотные облака. Марш в таких условиях и благословение, и проклятие. Видимость была плохой, толстый слой перегноя в горных лесах, через которые пролегала большая часть пути, скрадывал звуки шагов, и привлечь к себе чужое внимание можно было лишь вблизи. Но темнота была обоюдоострым оружием, она и упрощала, и усложняла задачу, чтобы найти в этом почти непроглядном мраке дорогу, приходилось рассчитывать только на “память ног”. Большинство курсантов выросли в окрестных районах, и местные горные тропы были им, в общем-то, знакомы. Но мышечная память не всегда надежна, в решающую минуту отряд полагался на компас в руке инструктора – подержанный компас с люминесцентной стрелкой, который остался у Иэна со времен его секретной подготовки в Вашингтоне.

В темноте глазам нечего было делать, и они превратились в бессчетное множество ушей. Ухо на лбу Иэна ловило каждое движение Призрака. Днем Призрак мог ощетиниться и тем самым подать беззвучный сигнал об опасности, ночью же, заметив неладное, пес останавливался и садился посреди тропы, преграждая хозяину путь.

Ухо на спине Иэна слышало дыхание – один человек дышал чуть тяжелее других. Это был боец по прозвищу Сопливчик. Своим прозвищем он был обязан сильному насморку, который не покидал его круглый год, причем в зависимости от сезона его сопли меняли цвет и консистенцию. Перед выступлением командир отряда строго приказал: в дороге не курить, не разговаривать, не издавать ни звука. Чтобы не хлюпать носом, Сопливчик заткнул ноздри тряпками и поэтому теперь хватал воздух ртом, как рыба.

Слева от Иэна шел командир отряда, справа – боец по имени Лю Чжаоху. Вообще-то Лю Чжаоху надлежало идти в середине, потому что он был единственным курсантом, который понимал английский язык. Он должен был стать мостиком между китайским предводителем отряда и американским советником и следить за тем, чтобы они, двигаясь параллельно, не слишком друг от друга отдалялись, а пересекаясь – не так резко сталкивались. Но всего несколько дней назад щуплый Лю Чжаоху неожиданно победил в спарринге рослого спесивого командира. От Иэна не укрылось, что после того боя соперники старались друг друга избегать. Командир избегал Лю Чжаоху, потому что не хотел признавать поражение, Лю Чжаоху избегал командира, потому что не считал нужным хвалиться победой.

В сущности, избегание тоже было своего рода поединком, этакой нескончаемой, упрямой борьбой. Оба выдыхали из себя едкую неприязнь, и она прорастала в ночном воздухе ядовитыми грибами. Когда дело касалось боевой операции, пусть не масштабной, но полной сложных, взаимосвязанных деталей, такое противостояние могло подорвать сплоченность отряда. Поэтому Иэн как бы невзначай вклинился между командиром и Лю Чжаоху, стараясь возвести преграду между двумя враждебными потоками.

Так, во всяком случае, представлялось самому Иэну. Позже, когда бойцы обсуждали события того дня, Лю Чжаоху поделился своими воспоминаниями, и они пошатнули версию инструктора. Лю Чжаоху сказал, что он нарочно пропустил Иэна в середину. По его словам, в этой местности в горах попадались расставленные охотниками ловушки, а еще встречались ложбины, которые крестьяне выдолбили, чтобы с гор стекала вода. Он держался с краю из опасения, что Иэн угодит в капкан или свалится в ложбину. Лю Чжаоху знал эти дороги намного лучше американца – по меньшей мере, он понимал, что перед тем, как отважиться на большой шаг, нужно сперва сделать маленький, пробный шажок.

С наступления темноты и до рассвета им