— Ах, вы об этом… — Зик небрежно махнул рукой. — Сам вождь Кочис согласился поставлять древесину для строительства промежуточной станции на перевале Сомнений. А потом и дрова для отопления.

— Вот как? — Теперь новость не просто удивила Коллинза: она его, как сказал бы Авессалом, ошарашила.

— Я сам беседовал с вождем. По-моему, он хозяин своего слова.

Рафи откинулся на спинку стула. Он раздумывал не о деловом предложении, а о таких людях, как Джон Баттерфилд. О тех, кто способен мыслить по-настоящему масштабно. Тех, кому мало старого «паккарда» и упряжки мулов. На какой-то краткий миг Рафи даже пожалел, что его интересы ограничены лишь Нью-Мексико и Аризоной.

— Благодарю вас за интересное предложение, — склонил голову Коллинз.

— Так вы согласны?

— Нет.

— Но почему? — изумился Зик. — Я не забыл упомянуть, что мистер Баттерфилд не скупится и щедро платит?

— Забыли, но я все равно настроен отказаться.

— Должна же быть какая-то причина!

— Полагаю, она в том, что я предпочитаю работать на самого себя.

— Понимаю. — Иезекииль Смит со вздохом поднялся из-за стола. — Если вдруг передумаете, я остановился в пансионе у доньи Маргариты.

Зик быстрым шагом направился к двери. Рафи проводил его взглядом. Одно дело мечтать, и совсем другое — воплощать мечту в жизнь. Коллинз не был знаком с Баттерфилдом, но у него сложилось впечатление, что если кто-то и сможет построить станции дилижансов прямо посреди территории, где хозяйничают апачи, то это будет Иезекииль Смит.

Рафи вновь сосредоточил свое внимание на бутылке текилы. Голоса американцев, сидевших в другом конце залы, становились все громче. Сквозь клубы табачного дыма Рафи удалось разглядеть нескольких старателей и лейтенантов армии США. Судя по тягучему говору золотодобытчиков, большая их часть явилась сюда с юга: из Алабамы, Джорджии, Луизианы или обеих Каролин. Лейтенанты в беседе со старателями упорно пытались взывать к здравому смыслу, из чего Рафи заключил, что офицеры лишь недавно окончили военную академию Вест-Пойнт.

— Ну и с какой это стати я теперь обязан платить денежки, если мне взбредет в голову отправить письмо? — возмущался один из старателей.

— Так решили в правительстве. — Лейтенант откинулся на спинку стула и сложил руки на животе, по всей вероятности желая продемонстрировать латунные пуговицы, символизирующие статус законного представителя властей.

— Что еще за новомодное введение? — вступил в беседу второй старатель. — Кто письмо получает, тот и платит.

— Уже нет.

— И когда порядки поменялись?

— Три года назад.

— Произвол!

— Да поймите, — начал втолковывать лейтенант, — если письмо доставлено, а человек отказывается его получать, почтовая служба теряет деньги. Приходится возвращать письмо отправителю за государственный счет.

— Я вот ни в жисть не отказывался от писем, — подал голос третий старатель.

— Господи, Руфус, да тебе ни в жисть никто и не писал!

— А вот ежели бы кто написал, я бы ни за что от письма не отказался.

— Да на хрена тебе письмо? Ты же читать не умеешь!

— Ну пусть. Человек писал, старался, тратил время и силы. И что же, обижать его теперь? Вертать ему взад письмо?

Первого старателя вдруг осенило: он углядел самую суть перемен.

— Да просто политиканы нашли новый способ на нас поживиться. Дерут с честных людей три шкуры, только чтобы самим жить кучеряво.

Рафи едва сдержал смех. На поиски честных людей в Нью-Мехико пришлось бы убить много времени. Шансы обнаружить таковых в Аризоне были еще меньше, равно как и по другую сторону перевала Сомнений — где теперь, как ни удивительно, Кочис станет поставлять бледнолицым древесину. Жизнь не переставала поражать своими чудесами.

Оскорбленный в лучших чувствах любитель эпистолярного жанра продолжил развивать мысль об обидах, наносимых правительством:

— Это ж совсем как со сраными пошлинами. С какой стати мы должны платить пошлину на товары северян? Чтобы фабриканты-янки жировали, пока мы тут сидим в грязи и нищете? Знай себе назначают поборы, а много ли в правительстве наших, с Юга? Раз-два и обчелся! Хватит, мы сыты по горло!

«Ну вот, начинается», — подумал Рафи. Взяв бутылку, он отодвинулся подальше в угол, наклонив стул так, чтобы можно было прислониться к стене и со всеми удобствами наблюдать за дракой, которая должна была вспыхнуть с минуты на минуту.

Подобные споры ему доводилось слышать и раньше. Сквозь гам до него долетали отдельные фразы: «суверенитет штатов», «воля большинства», «несправедливость к меньшинству». То и дело раздавались вопли: «Пусть сраные янки только попробуют нам указывать, как поступать с нашими черномазыми!»

Рафи и дальше собирался оставаться в стороне от спора, но тут в бар зашел Седрах Роджерс. По всей видимости, дела у него в Сан-Франциско не задались, и он решил обосноваться здесь. Спор становился все жарче, в глазах у Рафи плыло. Коллинз встал и, сосредоточенно переставляя ноги, направился к Роджерсу. Описав дугу, кулак Рафи врезался подручному кузнеца в ухо. Удар не вырубил Роджерса, но однозначно привлек его внимание.

Обругав себя за неспособность с первой попытки отправить противника в нокаут, Рафи схватил Роджерса за горло и повалил на пол. Завизжали девушки. Мужчины кинулись с кулаками друг на друга. Полетели вверх тормашками столы. В воздухе перепуганными птицами проносились бутылки и стулья.

Рафи видел лишь глаза Роджерса, похожие на вареные луковицы, и слышал лишь булькающие хрипы, когда тот силился втянуть воздух, несмотря на пальцы Коллинза на горле. Но тут Рафи почувствовал удар по затылку, и все погрузилось во мрак.

Очнулся он если и не в раю, то в месте, очень на него похожем. Рафи ощутил тепло нагого девичьего тела, лежавшего на нем. Застонав, он обнял девушку и понял, что и сам полностью обнажен. Он изо всех сил попытался открыть глаза, не обращая внимания на пульсирующую боль в голове. В темноте он смог разглядеть лишь новенькую парусину стен собственного фургона. Издалека неслись звуки скрипки. По всей видимости, драка в «Голубке» подошла к концу и начались танцы.

— Как ты себя чувствуешь? — промурлыкала Милагро ему на ухо, и Рафи почувствовал, как по всему телу прокатилась жаркая волна.

— Будто меня пропустили через камнедробилку.

Девушка, хихикнув, стала неторопливо покрывать легкими поцелуями его шею, плечи и грудь. Мазнув губами по его губам, она прошептала:

— Могу попробовать это исправить.

Несмотря на боль, продолжавшую пульсировать в голове, Рафи стало легче, а местами и вовсе великолепно. Перекатившись и оказавшись сверху на Милагро, он со всей страстью ответил на те поцелуи, что она ему подарила.

Боль и страсть так поглотили его, что он практически не обратил внимания на ржание Рыжего, зато почувствовал запах керосина