охраняемую Орихенесом. Из нее как раз выходила Фрисия, и Паулина не осмелилась последовать за Мар.
Новый крик, смешанный с плачем, заставил Мар прибавить шаг.
Уже в саду она пересекла зеленый газон, миновала цветочные клумбы и оставила позади высокие пальмы. Крики и плач становились все отчетливей и неистовей. Она была уже рядом, но из-за обильной растительности разглядеть ничего не могла. Раздался очередной вопль, указавший ей путь; послышались новые голоса: детей было несколько. Смех. Издевки. Ее охватило дурное предчувствие. Сделав еще несколько шагов, за пышной магнолией она увидела их. Приблизилась. Сердце в груди так и сжалось.
– Оставьте ее!
Глава 31
Солиту окружали трое мальчишек старше ее. Среди них был Педрито. Один держал ее за руку, другой задирал ей платье, а Педрито тем временем бил ее палкой по нагим ягодицам. Солита вопила от боли на виду у растерянного садовника, везшего деревянную тачку, набитую ветками и листвой. Лицо его исказилось, но вмешиваться он не собирался.
Мар думала, что при звуках ее голоса они отпустят Солиту и убегут. Но она ошибалась. Педрито продолжал ее бить.
Мар подошла к нему, выхватила у него из рук палку и замахнулась ею, желая обрушить на него всю свою злость. Двое других убежали. Педрито прикрыл голову руками. Мар стиснула зубы, не опуская палки; от усилий, которых ей стоило себя сдержать, задрожала рука.
– Не смей ее трогать, а то…
Педрито понял, что дочь доктора его не ударит, и, выпрямившись, вытаращился на нее.
– А то что?
В его взгляде отражалась жестокость, не свойственная ребенку двенадцати лет.
– Чувствуешь себя храбрецом, когда бьешь маленькую девочку?
Педрито в ответ лишь растянул губы. Улыбки зловещей Мар не видела никогда. Она представила себе круглолицего розовощекого карапуза, избивающего Ариэля плетью, и внутри у нее все так и сжалось. К ней подбежала Солита, вцепилась ей в ноги и, плача от боли, спряталась носом в складках юбки, будто бы от этого он исчезнет. Но нет: Педрито, окруженный мраком жестокости, коей было отмечено его будущее, по-прежнему стоял на месте.
Мар не могла отпустить его без выговора, соответствующего его проступку.
– Когда-нибудь твои удары тебе вернутся, и спасти тебя будет некому.
Педрито все так же улыбался, но теперь он глядел куда-то за нее, за спину. Мар обернулась: в нескольких шагах от нее под надзором Орихенеса стояли Паулина и Фрисия. Фрисия подошла к ней, и глаза ее сверкнули тем же безумным блеском, что и у Педрито.
– Не смей так разговаривать с моим сыном, – с явным отвращением прошипела она ей на ухо. – Иначе – Господь свидетель – ты пожалеешь о своих словах.
Мар сжала кулаки, дыхание стало прерывистым. Паулина в ужасе глядела на нее, едва заметно подавая ей головой знаки молчать. Вдруг к Мар подошел Орихенес и, схватив ее за руку, попытался отнять у нее палку Педрито. Мар вырвалась и, приподнявшись на носочки, изо всех сил дала ему пощечину.
Этого удара Орихенес, казалось, даже не почувствовал, однако в глазах его отразились все проклятия его предков. Этот человек не привык к унижениям, и остальные дворовые, вероятно, относились к нему с соответствующим почтением. Мар была уверена: этого оскорбления он просто так не оставит.
В самый разгар неразберихи именно Педрито подошел к Мар и выхватил у нее из рук палку. Он был ниже ее. Пока. Через год-два он станет совсем мужчиной. Бросив на нее полный презрения взгляд, Фрисия отвернулась, намереваясь уйти. Лицо Паулины исказилось страхом.
Стараясь утешить Солиту, Мар погладила ее по спине. Затем наклонилась, сравнявшись с ней ростом. Солита все еще всхлипывала, смахивая с глаз слезы.
– Нинья Ма говори, что заботится о Солите, – тонким голоском произнесла она, пряча от Мар глаза.
От этого упрека Мар покоробило.
– Прости. – На глазах навернулись слезы бессилия. Мар хотела ее обнять, но, почувствовав на себе пристальные взгляды со всех сторон, побоялась, что ее не так поймут. – Прости меня. Больше этого не повторится. Ты мне доверяешь?
Солита покачала головой.
– Теперь мы всегда будем вместе. Куда бы я ни пошла, ты будешь рядом, слышишь меня? Спать будешь у нас дома. Согласна?
Солита перестала плакать и мокрыми, широко распахнутыми глазами взглянула на нее.
– Павда?
– Правда.
Придя домой, Мар посадила Солиту себе на колени и принялась промывать ей ссадины. На ягодицах от ударов уже начинали проступать синяки. Приподняв лохмотья, служившие ей платьем, Мар увидела на спине следы от синяков – точно такие же, как те, что покрывали ее руки в день их знакомства.
– Это тоже сделал Педрито? – спросила Мар, все еще держа ее на коленях.
– Да, нинья Ма, он побил меня кукуузным початком.
Мамита стояла подбоченившись, и Мар видела, как надувались ее щеки и выпучивались глаза.
– Ну и негодяй… Докучливый, что глиста у собаки в заднице.
* * *
В тот же день Ариэль отвез их на пролетке в лавку. Смотреть ему в глаза Мар не могла. Боялась, что раскрывшаяся страшная тайна Ариэля положит конец их доброй дружбе. Но тот вел себя как ни в чем не бывало, будто ничего вовсе и не случилось.
Солита впервые в жизни ехала в экипаже, и всю дорогу, несмотря на жгучую боль в ягодицах при соприкосновении с мягким страпонтеном, с ее лица не сходила улыбка. Свысока все выглядело иначе: пальмы теперь казались не такими уж и высокими, и не нужно было запрокидывать голову, чтобы заглянуть людям в глаза. Она никогда прежде не чувствовала себя такой важной. В груди у нее теплилось какое-то чувство, которого она не могла назвать, но которое напоминало счастье. Она представляла себя сеньоритой из знатной семьи, а Мар была ее мамой, везшей ее в лавку за всем необходимым. От этого ощущения полноты она развела в стороны руки, зажмурилась и жадно вдохнула запах спелой почвы, наполнивший воздух, едва они покинули батей.
– Смотите, нинья Ма, я лечу!
При виде радостной Солиты Мар рассмеялась.
Лавкой называли магазин, в котором продавалось всего понемногу. Рыжеволосый галисиец с важным видом знатока сказал Мар, что для Солиты платья у него не имелось, что негритянки шили своим дочерям одежды из тканей, которые обменивали у турок на еду. Мар спросила, были ли у него платья для белых девочек. Галисиец кивнул, но с места не сдвинулся.
– Могу я на них взглянуть?
– Это на нее?
– На кого угодно.
Галисиец почесал рыжую кудрявую голову. Он скрылся за дверью и вскоре вернулся с двумя платьями: одно – белое из гладкой ткани; другое – из