- Русские все, вообще, плохой народ, - сказал князь.

Барон все время был настороже, оглядывался и держал пра­вую руку за пазухой.

- Барон, не хочешь ли с нами выкурить трубку мира? - ска­зал, улыбаясь, князь и протянул кисет.

Барон невольно вытащил из-за пазухи правую руку с револь­вером, хотел взять кисет, но в этот момент один из монголов сзади прыгнул барону на плечи и вместе с ним упал с коня на землю. Под­бежавшие со всех сторон монголы навалились на барона.

- Сундай-гун! - сказал схваченный барон спокойно. - Поза­боться о моей лошади. Мне вели дать жбан воды.

Принесли большое деревянное ведро с водой. Барон долго пил, выпил чуть ли не полведра. Потом сказал:

- Дайте мне водки.

Принесли водку. Он выпил.

- Теперь я буду спать, - сказал барон.

Он, пошатываясь, пошел в палатку и тотчас же уснул. Тогда монголы по кивку князя бесшумно вползли в палатку, накинули ба­рону на голову тарлык, скрутили руки и ноги и, отдавая поклоны, оставили его одного. Простершись на земле, монголы начали сове­щаться, что с ним делать.

- Пули его не берут, - сказал один из монголов. - Но его можно убить ножом, а голову и печень отвезти в Ургу к Сухэ. Новая власть приговорила барона к смерти. И этим убийством мы заслу­жим прощение.

- Нет, - сказал другой монгол, - отдадим его белым каза­кам. И пойдем с ними в Маньчжурию. Там неплохо можно жить воз­ле дороги с торговыми караванами.

- Барона надо выдать китайцам, - сказал третий, - китайцы обещали за него, мертвого, серебра столько, сколько весит его тело. А за живого - столько же золота, сколько весит его тело.

- Посадим его в телегу и будем двигаться.

Барона посадили в телегу и поехали. Я ехал среди монго­лов, стараясь держаться подалее. Мне не хотелось, чтобы барон уз­нал меня.

- Снимите с меня тарлык, - сказал барон.

Тарлык слегка приподняли, но не сняли. Барон беспокойно оглядывался, шумно вдыхая воздух. Уже всходило солнце.

- Князь, вы взяли неверное направление, - сказал барон. - Так можно нарваться на красных.

Монголы ничего не ответили, один из них опять натянул барону тарлык на лицо.

- Зачем ты едешь с нами? - спросил меня князь.

- Возвра­щайся к своим казакам.

- Мне надо в Ургу, - ответил я.

- У тебя там родные?

- Жена, - ответил я.

- Красные! - вдруг закричал ехавший впереди монгол.

- Сколько их? - спросил князь.

- Немного, - сказал монгол. - Будем стрелять?

- Нет, - ответил князь. - Мы, монголы, возвращаемся к сво­ему народу для мирной жизни.

Красных было человек двадцать и они поскакали в атаку с криками “Ура”. Но, увидав, что монголы бросили оружие, красный командир сказал:

- Поедем в наш лагерь. По дороге красноармейцы все время пели. Один из красно­ армейцев подъехал к телеге и спросил:

- А это кто в тарлык закутанный?

- Я барон Унгерн фон Штернберг, - ответили из-под тар-лыка.

- Врешь!! - воскликнул красноармеец. - Товарищ коман­дир, этот в тарлыке врет, что он барон Унгерн.

Командир подъехал, сорвал тарлык и невольно отшатнулся. На него смотрело помятое красное лицо с рыжими усами и небри­тым подбородком. На плечах виднелись старые помятые генераль­ские погоны, а на груди поблескивал Георгиевский крест.

- Кто вы! - спросил красный командир.

- Я барон Унгерн.

- Доставить его к товарищу Щетинкину, - приказал коман­дир.

127. Сцена

В старой китайской фанзе, которая служила штабом полка, Щетинкин сидел за столом и ел суп из котелка. Рядом с ним сидел представитель коминтерна Борисов и, жуя хлеб, что-то писал в бло­кнот.

- Товарищ Щетинкин, - доложил командир, - наш конный разъезд захватил группу монголов и среди них человека, который называет себя бароном Унгерном.

- Унгерн? - удивленно спросил Щетинкин и вышел из фанзы вместе с Борисовым.

- Этот сидящий на подводе тощий и грязный че­ловек в поношенном монгольском халате и есть кровавый барон?

- Сомнений нет, это Унгерн, - сказал Борисов, - я узнаю его по имеющимся у нас фотографиям.

- Я представлял его иным, - сказал Щетинкин, - эдаким по­жилым, холеным, в генеральском мундире, как у старорежимного генерал-губернатора.

- Вы Унгерн? - обратился Щетинкин к барону.

- Я начальник азиатской дивизии генерал-лейтенант барон Унгерн фон Штернберг, - ответил барон, - я сделал все, что мог в борьбе с красным насилием. Много крови лилось, я многих ненави­дел. Но не бойтесь больше моей ненависти. Мертвые не могут нена­видеть.

- Благодарю за службу, - сказал Щетинкин и пожал руку командиру разьезда.

- Теперь отправляйтесь в казарму на отдых.

- Служу революционному народу! - ответил командир и, отдав честь, ушел.

- Товарищ Щетинкин, - сказал Борисов, - захват кровавого барона ни в коем случае не должен выглядеть случайным. Это под­виг! Подвиг красных бойцов.

- Не будет ли это некоторым преувеличением, товарищ Бо­рисов? - сказал Щетинкин.

- Не преувеличением, а возвеличиванием, - ответил Бори­сов.

- В обстановке ожесточенной кассовой борьбы партия учит нас использовать каждую возможность для всенародной агитации и про­паганды. Надо сообщить в газеты, что вместе с бароном захвачены девятьсот всадников и три боевых знамени. Затем Борисов обратился к нам:

- Монголы, ныне в вашей стране основана народная рес­публика. Революционное правительство заменило старых чиновни­ков революционерами. Приветствую вас от имени коминтерна. Весь скот и все пастбища теперь принадлежат трудовому народу.

Неожиданно один из красноармейцев закричал:

- Барон удавился! Во время речи барон каким-то образом со связанными ру­ками просунул голову в конский повод и вращая шеей пытался этот повод затянуть. Хрипящего барона вытащили из петли.

- Приставить к нему большой конвой! - кричал Борисов. - Отвезти в Трошцсосавск в штаб армии к товарищу Блюхеру. Знаете ведь, что еще в начале боев на монгольской границе по войскам был разослан приказ штаба, предписывающий в случае поимки Унгерна беречь, как самую драгоценную вещь.

Барона окружили и повезли. Мы ехали следом.

- Я голоден, - сказал