Ева грустно кивнула:

– Здесь его нет. Должно быть, его не поймали.

– Конечно, нет. Макс, наверное, сделал все, чтобы его не схватили. Если бы его поймали, он бы подкупил кого-нибудь или нашел другой способ выбраться. Он слишком боится возвращаться в Англию, чтобы допустить это.

– А ты? Ты была бы рада вернуться?

– Я не как Макс. В конце концов, Англия – это мое место. Мне нравится быть вдали от дома, но я не могу остаться там навсегда.

– Так ты собираешься вернуться к папе?

Дорис проигнорировала ее вопрос:

– Англия всегда будет Англией, и она никогда не станет лучше. В этом виноваты только мы сами. Но когда я бываю за границей, мне не хватает ощущения места. Я смирилась с тем, что буду ворчать по этому поводу всю жизнь.

– Папа беспокоится, что ты к нему не вернешься.

– Не надо, Ева.

Ева провела рукой по своим подстриженным волосам и покраснела.

– Ты давно здесь? – спросила Дорис. – Ты приехала с группой? Вы что-нибудь поставили?

Еве подавила подступавшую тошноту:

– Только кусочки. Ничего похожего на твое выступление.

– Так ты его видела?

– Ты была невероятна.

Дорис улыбнулась:

– Не знаю.

Дорис повернулась и притянула к себе Еву.

– Это было лучшее, что я могла сделать в имевшихся условиях и с теми материалами, которые были мне доступны. Если честно, иметь дело с рабочими и профсоюзными боссами – чертов кошмар.

– Мы слышим, что ты говоришь, – сказал сзади маоист-индиец.

– Не твое дело, что мы говорим, – сказала Дорис.

– Да ладно? Мы смотрели твое шоу. Тебе не интересно, что думает публика?

– Не особенно.

– Типичная богемная позиция. Отчаянно ищете аудиторию для своего дерьма, но не хотите знать, что думает о нем народ.

Это был бородатый сикх. Тюрбан цвета морской волны, значок с Мао на лацкане военного кителя, рукава и штанины закатаны, как у солдата из крестьян. Они с Дорис начали препираться.

– Стоп! – сказала Ева, поняв, что они и не собираются останавливаться. – Перестань препираться и послушай меня.

– А ты кто такая? – спросил маоист.

У Евы не было маоистского костюма и «Цитат Мао» в кармане – надевать костюм было не в ее духе, но она знала своего Мао, и Дорис она тоже знала лучше, чем большинство остальных. Если кто и мог сблизить их позиции, так это она.

– Вы оба правы, – сказала она.

– Два противоположных мнения не могут быть верными, – сказал маоист.

– Поверь мне, – сказала Ева, – вы согласны в основах. Я имею в виду, черт возьми, вы с Дорис Ливер разговариваете. Она была в Китае.

– Херня. Она там и близко не была.

– Я видела его своими глазами, – подтвердила Дорис.

– Докажи.

– Не буду я тебе ничего доказывать.

Маоист самодовольно рассмеялся:

– Видишь? Чепуха.

Он попытался отвернуться.

Ева схватила его за руку:

– Как тебя зовут?

Он смотрел на ее руку, пока она не убрала ее.

– Меня зовут Санни.

– Санни, послушай, – сказала она, – ты должен понять, что мы не враги. Мы твои товарищи. И Дорис тоже. С того места, где я стою, я вижу много общего между нами. Мы должны работать вместе.

– Ни за что, – сказала Дорис.

– Никогда, – отозвался маоист.

Вокруг них стали раздаваться смешки. В ответ маоисты показывали средний палец и обзывались.

– Слушайте все! – сказала Ева.

Ей пришлось повысить голос, чтобы ее услышали.

– Все, пожалуйста! Могу я попросить вашего внимания? У меня есть идея.

Каждый в камере был живым доказательством интернациональности революционной энергии. Огонь передавался по всему миру, от разума к разуму, образовывая единый разум; от кулака к кулаку – образовывая единый кулак. Революция не распространилась бы сама по себе. Ей нужны были люди, которые смогут ее нести. Пламя Китая было зажжено в Париже, и теперь это пламя следовало использовать для того, чтобы разжечь костер радикализма в других местах. Они, все они, должны быть его носителями. Им нужно объединиться. Сотрудничать.

– Я Ева Турлоу из театрального коллектива «Уэрхауз» из Лондона. Все, о чем я прошу, это выслушать меня.

Айрис

1968

VI

Ее отец жил в подвале террасного дома рядом с Каледониан-роуд. Чтобы добраться туда, им потребовалось полчаса, и за это время Кит, который весь день вел себя хорошо и не жаловался, стал говорить о спазмах в желудке и слабости в ногах.

– Не начинай, – сказала она ему.

Ее отец открыл дверь с обычным выражением легкого сожаления. Он был закутан в протертый на локтях серый кардиган. Выглядел он бледным, худым, под глазами у него были мешки; остатки его тонких волос торчали вверх, видимо, совсем недавно он лежал на подушке.

– Кто это? – спросил он, кивнув на Кита.

– Друг, – сказала она. – Кит, это мой отец.

– Как дела? – спросил Кит.

Отец вперился взглядом в него.

– Это один из Black power? [18] – спросил он у Айрис.

Потом повернулся к Киту:

– Вы один из этих…

– Нет, сэр.

Пока ее отец думал над этим «нет», было похоже, что солнце слепит ему глаза.

– Вас двое?

– Папа!

– Хорошо, хорошо.

Он повернулся и пошел обратно по темному коридору.

– Закройте за собой дверь.

Они последовали за ним по короткой лестнице на кухню. Телевизор, раньше находившийся в гостиной, теперь стоял на стойке у раковины.

– Это безопасно?

– Все в порядке.

Он выключил его и сел за стол перед кружкой холодного кофе. На столе были следы от чашек и валялись крупинки сахара. Картину завершал сложенный экземпляр «Католического рабочего» [19] на грязной сковороде.

– Сядь туда, Кит, – сказала она, указав на стул напротив отца.

В корзине для хлеба она нашла корки от нарезной буханки, которые положила поджариваться. В холодильнике лежал старый кабачок, его она нарезала и тоже кинула на сковороду, и яйца – их она взбила, чтобы сделать омлет. Заварила крепкий чай – насыпала в чайник пять ложек.

– Тебе нужна помощь? – спросил Кит.

– Сиди и расслабься.

Кит сидел, откинувшись на спинку стула, и старался не смотреть на отца Айрис, уставившись в окно.

– Ты в порядке, папа? – сказала она.

Ее отец сжимал и разжимал кулаки и смахивал с рукава воображаемые крошки.

– Папа?

– Что?

– Я спросила: ты в порядке?

– Прекрасно. У тебя есть все что нужно?

– Хватит того, что есть. Ты голоден? Хочешь немного?

Он рассеянно покачал головой.

Она расчистила стол и поставила еду, пригласив Кита.

Кит аккуратно поставил свою тарелку и чашку, поблагодарил и начал с удивительной сдержанностью есть, ободряюще улыбаясь.

Стол, за которым они сидели втроем, был крошечным. Если