Баннерсон рассмеялся, и его горький смех прозвучал жестко и безжалостно.

— Возможность? Я был одним из ваших курьеров, адмирал. Я знаю, какую возможность предоставили вам русские. Они задержали нас на несколько недель. Так когда я добрался до Стокгольма? Когда доставил ваше сообщение?

Старик медленно поднял голову и посмотрел Баннерсону в глаза. Он смертельно побледнел, у него заметно дрожал руки.

— Третьего мая тысяча восемьсот восьмого года, — сказал Баннерсон, и Кронштет вздрогнул, словно его ударили.

Швед повернулся и направился к двери. Затем, остановившись на пороге, снова посмотрел на адмирала.

— Знаете, — проговорил он, — история забудет Бенгта и что он попытался сделать, и будет помнить полковника Ягерхорна лишь как первого финского националиста. Но насчет вас у меня нет уверенности. Вы живете в русской Финляндии на свои жалкие тридцать сребренников. — Он покачал головой. — Что, адмирал? Что скажет о вас история?

Он не услышал ответа. Граф Карл Олоф Кронштет, вице-адмирал флота, герой Руотсинсалми, плакал, зарывшись лицом в подушку.

Через день он умер.

Надеждой, растаявшей в мареве крыш,Несчастьем, обманом, бичом —Любым из имен назовите, но лишьНе тем, что он был наречен.Его соименникам быть каковоС клеймом его имени, ядом его?Мерзейшую мерзость всех стран и временСгребите, смешайте в одно,И смесь назовите таким из имен.Чтоб слух разъедало оно, —Свеаборг предавшего имя чернейЛюбой черноты, всех чудовищ страшней.