* * *

Обратный путь преодолевали быстрее, ибо дорога шла вниз. Солнце клонилось к закату. Сумерки в горах стремительно превращались в ночь. Заночевать решили в уже знакомом заброшенном селении, заняли пустовавший дом.

Агазон знал, что неподалёку на выпасе скота устроились пастухи. Отправился к ним, чтобы купить еды. Принёс жареные каштаны, сыр и колбасы, которые разогрели на костре. Кувшин кисловатого вина тоже оказался кстати, однако Манлий, привыкший к более дорогим и выдержанным винам, вспомнил Овидия:

Пусть к молодому вину поспешает юнец торопливый.

Мне драгоценней другое – из амфор старинных.

Нужно платану дозреть, чтобы стал он защитой от солнца,

И молодая трава хуже старой – колет больнее ступню.

После трапезы приготовились ко сну, но Сенека не хотел расставался с дневными впечатлениями. Посещение святилища и обзор менгиров требовали осмысления, на что требовался собеседник. На эту роль удачно подходил Манлий.

– Дорогой друг, я сделал вывод, что народ, оставивший потомкам тех каменных кумиров, намного счастливее нашего поколения.

– С чего ты взял? – удивился префект.

– Представь, сколько физических сил затратили строители на менгиры – на изготовление и установку!

– Не возражаю, усилий много.

– Труд крайне тяжёлый, не обошлось без огромного числа людей, свободных, участвовавших добровольно. Делаем вывод: это было время, когда не было домов размером в целый квартал, как в Риме, а строились хижины в живописных лугах, где люди жили в гармонии с природой. Будь иначе, они были бы заняты постройкой домов, а не святилищ.

– Ты думаешь, такое время действительно было?

– Гесиод не сомневался, поэтому изобразил его в поэме «Труды и дни». Но, что удивительно, поэт говорил: «Земля плугом не раненная всё приносила сама… Реки текли молока, струились и нектара реки, капал и мед золотой, сочась из зелёного дуба».

– За что такое благо людям, и кто дал? У тебя есть ответ, Луций?

– Думаю, да, если принять золотой век за первый этап истории человечества. Нет сомнения, Кронос, причастный к появлению человека на земле, отнёсся к нему, как к ребёнку, и в начальный период заботился, оберегая от трудов и забот, как делает отец. А потом что-то случилось во взаимоотношениях людей с богами. Люди впали в греховность, и боги оставили человека без благосклонного внимания и своей опеки. Пришли другие времена, когда люди определили стоимость золота, серебра и самоцветов в сопоставлении с ценой человеческой жизни. В души сильных людей ворвались жадность, желание отделить и присвоить чужое добро. Появилась бедность и отсутствие предельно счастливых людей среди нас. Затем настал нынешний, железный век, век порчи и жестокости, в который, по Гесиоду, «ни днём не прекращаются труды и печали, ни ночью». Вместо законов на земле правит сила, исчез стыд. Если так будет продолжаться, бог-отец погубит и наше поколение.

Манлий развел руками, понимающе улыбнулся и добавил:

– Человечество с тех пор повзрослело, а взрослому свойственно вспоминать о детстве, как о лучшем периоде жизни, по сравнению с тем, что есть.

Глава двадцатая

Утешение Полибия

Атгалий перебрался в дом корсиканца через месяц пребывания на острове. Теперь Сенека виделся с ним нечасто, хотя по обыкновению приглашал на дружеский обед. Со временем их «посиделки» становились всё реже из-за обострившейся болезни Атгалия. Он больше отсиживался дома, отказываясь от приглашения, и читал книги.

С Манлием Сенека виделся тоже нечасто, отчего, остро ощущая одиночество, заставил себя обратиться к сочинению трудов, видя в том уместный способ избавления от скуки и уныния.

После слякотной осени пришла зима, добавив грусти. А весной вместе с теплом к Сенеке вернулось настроение ожидания. В один из дней он поспешил к пристани, по пути поглядывая по сторонам, выискивая любой предмет, способный привлечь внимание, порадовать.

Рыбаки на берегу привычно занимались осмотром и починкой лодок, пролежавших с осени днищами вверх. Кто-то вышел в море, недалеко, пробуя «кормилицу» с парусом и на вёслах после зимнего простоя.

На берегу также виднелся человек в белой тоге. Сенека узнал Манлия; префект давал какие-то распоряжения носильщикам. Они осторожно снимали с двух ослов корзины, мешки и тюки, переносили в крытый склад у пристани. Манлий помахал Сенеке рукой, но от дела не отвлёкся. Закончив, объяснил:

– Регистрировал вещи в таможне.

Заметив недоумение, воскликнул с лёгким раздражением:

– Я же говорил, что оставляю Корсику! Как только прибудет корабль из Рима, появится мой сменщик. Будет тебе новый префект.

Теперь всё прояснилось. Манлий не зря оказался у римской таможни.

С целью предотвращения взяток и коррупционных сделок, закон предписывал должностному лицу регистрировать личные вещи у таможенных чиновников – не накопил ли слишком много дорогих предметов. Каждую вещь оценивали с пристрастием и записью в специальных журналах, а хозяину выдавались документы, подтверждавшие, что он не нарушил законы, уплатил пошлину, и перевозимое имущество нажил честным трудом. Копии документов предоставлялись на хранение в комиссию при Сенате в Риме.

На прощание Манлий окликнул Сенеку:

– Луций, дорогой, я жутко огорчён, что император до сих пор не прислал тебе помилование! Скорее всего, он забыл, а никто не напомнит. Предлагаю не ждать, а пойти навстречу – самому написать просьбу о помиловании. Ещё лучше, найти человека из окружения императора, который попросит снисхождения для тебя. Я слышал о Полибии, секретаре Клавдия, из бывших рабов, его вольноотпущенник. Император дорожит им, ценит его советы. Я слышал, у Полибия недавно от болезни скончался любимый брат – это подходящий повод, чтобы посочувствовать. Ты хороший писатель, найди такие слова, чтобы дошли до его сердца. Полибий и тебя бы пожалел, постарался убедить императора проявить снисхождение к твоим годам и здоровью. Не забудь, когда будешь писать письмо, повинись, даже если не виноват. Признай ошибки, пожалуйся, ради своего блага.

 * * *

Вечером Сенека приготовил чистые листы и углубился в сочинение письма. Он настолько вдохновился предложением Манлия, что сразу поверил в чудо – своё помилование. Стоит лишь сочинить «правильное» письмо.

Сложность написания текста заключалась в том, что письмо не должно было выглядеть прошением ссыльного сенатора к императору. Прежде всего следовало сочинить соболезнование Полибию по причине смерти близкого по крови человека. Сенека употребил высказывание Анаксагора[44] о том, что «смерти нет, а есть переход от одного физического состояния в другое».

«За кончиной человека предполагается начало новой жизни. Несчастен человек, когда живёт, а когда дыхание отлетит, для человека не будет ни горести, ни скорби», – отличные слова, подходящие к случаю!

Сенека призвал Полибия не думать, что любимый брат погиб для