Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 67

— Я буду Федька, а она Алёнка, — взглянул исподлобья парнишка. — Некогда с вами.

И подростки поторопились уйти.

— Да, не особо приветливая тут молодежь, — оценил Трибой.

— Скорее всего, просто не привыкли к чужакам, — возразил Шаман.

Когда заканчивали завтрак, пришли уставщик со старостой.

— Хлеб-соль, — чуть поклонились они и сообщили, что на молебне община дала согласие принять к себе Громова.

— Но прежде обратим в нашу веру, — уставился на него Киприян.

— Приму с честью, — выдержал взгляд Громов. — И буду свято соблюдать.

Таинство состоялось на следующий день — это была суббота — у часовни, при участии всей общины. Пришлым тоже разрешили посмотреть.

Уставщик был облачен в черную рясу и скуфью[121], на груди червленого серебра крест, остальные в праздничных одеждах. Громова обрядили в белого полотна рубаху и штаны, ноги были босыми.

Для начала Киприян прочел короткую проповедь (паства внимала), затем первым вошёл в часовню. Обращаемый и остальные за ним. Мирские[122] остались на месте, поскольку в святое место не допускались. Затем изнутри раздалось песнопение. Когда кончилось, все вышли обратно.

Впереди три мужика — с иконой и хоругвями, за ним уставщик с обращаемым. Под песнопение несколько раз обошли часовню, остановились у заранее наполненной водой большой кадки. По знаку Киприяна Громов ступил на приступку, а оттуда в купель. Осенив себя двуперстием и бормоча на старославянском, уставщик трижды погрузил обращаемого в воду с головой, вслед за чем объявил новое имя обращенного — Михаил.

Избранный в качестве крестного Митрофан передал духовнику медный крест на гайтане[123], тот надел его новому брату на шею. На этом крещение закончилось.

Спустя короткое время община сидела вокруг длинного расстеленного рядна на лугу у березовой рощи, вкушая праздничную трапезу. Допустили к ней и мирских, усадив в дальнем конце. Те были не в обиде.

— Ну что, Лёха, — сказал Шаман новому староверу, когда возвращались в гостевую избу, — вот и стал ты старовером. Теперь не выпить, не закурить. Я бы ни в какую.

— Ладно, переживу, — улыбнулся Громов. — Только я теперь не Лёха, а Михаил.

И широко перекрестился двуперстием.

— Вот что вера делает с человеком, — притворно вздохнул Трибой. — Точно — опиум для народа.

Лосев ничего не сказал. Он раздумывал над услышанным накануне от Митрофана. Коль у местной общины есть контакты с земляками в Китае, она при желании могла помочь уйти к ним и там обосноваться. Майор отлично понимал, оставаться здесь не имело смысла. Война закончилась, рано или поздно власть доберётся и в эти места. А вот туда вряд ли. Громова не осуждал, решил — значит решил. Это личное дело каждого.

На следующее утро бывший Алексей, а теперь Михаил, после завтрака отправился в кузницу. Остальные пошли с ним, было интересно. У закрытых дверей уже ждал староста, поприветствовав всех, отворил.

Кузня была добротной, из закопчённых сосновых бревен. Внутри горн с дымоходом и поддувом, рядом ящик с древесным углем, в центре наковальня. Тут же кадка с зацветшей водой, у глухой стены длинный верстак из плах. На стенах всевозможные инструменты и кожаный, прожжённый в нескольких местах фартук. В темном углу кучей сваленное железо.

— Видно, хороший у вас был кузнец, — пересмотрев инструмент, взвесил Громов на руке стоявший у наковальни молот.

— Грех жаловаться, — кивнул староста. — Жалко, рано Бог прибрал.

— Молодой?

— Не. Моих лет.

— Подручный имеется?

— Как же, есть. Зовут Лазарь, щас придёт. Только со скотиной управится.

Разговор прервал стук колёс снаружи, донеслось «тпру», в дверном проёме появился Митрофан:

— Здорово живёте!

— Куда собрался, однако? — пожал ему Орокан руку.

— Еду с сыном на заимку, метать сено. Может, и вы с нами?

— А почему нет? — ответил Лосев. Другие тоже были не против.

Спустя ещё несколько минут, оставив Громова разбираться в кузнице, катили на громыхавшей телеге по уходящей в тайгу просеке.

Заимка оказалась в получасе езды от деревни в солнечной долине на берегу светлой речки. Переехали её вброд, через сотню метров свернули к рубленой избушке с мшаником[124]. За ней, на цветущем лугу стояло два десятка ульев. Дальше открывалась широкая полоса скошенной травы.

— Только у тебя такая? Имею в виду хозяйство, — поинтересовался Шаман.

— Почему? И у других есть. Для сенокосов, пасеки и охоты. Народ у нас работящий.

Выгрузившись, все, кроме Орокана, получили от хозяина деревянные грабли с вилами и принялись сгребать подсохшую траву и складывать в копны. Орокан же, взяв у Митрофана сетку, отправился ловить рыбу.

Работу закончили, когда солнце покатилось к западу, а от зимовья потянуло вкусным запахом. Сняв пропотевшие рубахи, ополоснулись в речке, подошли к костру с висевшим над огнём котлом.

— Из чего уха, отец? — наклонившись, потянул носом Шаман.

— Поймал щучку и тайменя, — помешивал ложкой золотистое варево Орокан. — Всё готово. Можно кушать.

На расстеленном в тени рядне Митрофан нарезал два ржаных каравая, добавив к ним копчёный окорок и овощи с огорода. Клавдий принес из избушки ведерный жбан браги, посуду и туес липового меда.

Благословив трапезу, Митрофан налил всем прохладного напитка, выпили. Дружно заработали ложками. Выхлебав из котла уху и съев рыбу, под сочные ломти окорока выпили по второй, хрустя пупырчатыми огурцами и зелёным луком.

Затем все, кроме староверов, закурили. Касьян, собрав посуду, отправился к речке, а Лосев снова завел с Митрофаном прерванный накануне разговор об ушедшей в Китай части их общины. При этом выяснилось, что через месяц оттуда ожидается маньчжурский торговец для обмена добытой зимой пушнины на товары.

— И что за человек? — прищурился Шаман.

— Орокан, — Митрофан кивнул на удэге, — хорошо его знает.

— Зовут Ювэй, — пососал тот трубку. — В молодости был хунхуз, теперь торговец. Хитрый, как лиса, и жадный.

— Сможет перевезти нас через границу к вашим людям? — взглянул Лосев на Митрофана.

— Если хорошо заплатить.

— Золото пойдет?

— У вас разве есть? — вскинул густые брови.

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 67