Чем больше времени проходило, тем сильнее Флягин ощущал боль. Казалось, что она была в теле повсюду. И везде разная: жгло плечи и руки; саднило подбородок; трещала голова, стреляя в уши и затылок; тягучей, перехватывающей и без того скудное дыхание, болью выворачивало позвоночник.

Но сознание постепенно яснело. И Флягин вспомнил тот черно-оранжевый всплеск перед вагонным стеклом, чудовищный удар грома и гигантского молота – весь тот одновременный кошмар, после которого уже ничего, кроме мрака, не было.

Глаза уже привыкли к темноте, позволяя немного сориентироваться в пространстве. А все пространство оказалось купейной коробкой лежащего на боку вагона. И Флягин медленно, насколько ему позволяли силы, полез наверх, навстречу прямоугольному странному небу. Оно оказалось не таким уж и странным – обычным, когда Флягин все-таки добрался до прямоугольника – рамы вагонного окна. С трудом, шипя и кряхтя от боли, Флягин протиснулся наружу. Он надеялся, что ночной воздух позволит ему продышаться, избавиться от забившей легкие клейкой массы чего-то кислого, химически-противного.

Но снаружи не было никакого чистого и свежего, прохладного ночного воздуха. Снаружи была густая тяжелая гарь, пропитанная смрадом тлеющего угля и горящего мазута. Разглядеть общую картину – никакой возможности, но Флягин понимал, что сидеть на искореженном вагоне, свесив ноги в выбитое взрывом окно, и таким образом дожидаться рассвета – самое глупое, что можно предпринять в сложившейся обстановке.

Он наконец-то ощупал наружные и внутренние карманы пиджака. Удостоверение личности, деньги, командировочное удостоверение… С огромным облегчением Флягин убедился, что документы не пропали. Табельное оружие в командировку он не брал – в Риге на операцию товарищи снабдили. Расписка Круминьша-Дэни осталась в сейфе у Скулме. Спускаться в купе за чемоданчиком с бритвенными принадлежностями и прочими атрибутами командировочного мужчины – какой смысл тратить силы, когда с опрокинувшегося вагона слезть в его состоянии – проблема.

Кое-как проделав последнее, Флягин долго сидел на земле, унимая боль и промокая лохмотьями рубашки кровь, сочащуюся из множества порезов на лице и руках. Только теперь сообразил, насколько ему повезло, когда он инстинктивно закрыл лицо руками, – они приняли на себя основной шквал стеклянной крошки, в которую разлетелось вагонное стекло от взрыва авиабомбы, по всей видимости, разорвавшейся совсем рядом с вагоном и опрокинувшей его.

…Флягин открыл глаза и вздрогнул. Бешено заколотилось сердце. Как же это он?! Собирался куда-нибудь двинутся от разбомбленного состава, а оказалось… Где сидел, выбравшись из вагона, там и заснул! Сейчас не мог даже сообразить, который час. Судя по высоко забравшемуся солнцу, где-то ближе к полудню. Нестерпимо хотелось пить, снова по телу начала расползаться боль – от гудящей и раскалывающейся головы до пяток. Благо перестали кровоточить порезы на руках, покрытых бурой коркой, немного тише звенело в ушах.

Флягин попытался встать. Не с первой попытки ему это удалось. Привалившись к покрытому толстым слоем жирной сажи вагонному днищу, а вернее – к так называемому «собачьему ящику», Флягин поглядел вокруг. От увиденного даже боль на какое-то время отступила.

Близко и поодаль лежали человеческие тела. Женские, детские. В лоскутах разноцветных тряпок, полузасыпанные землей и каким-то мусором, ошметками дерна, обломками обугленных досок, кусками рваного железа. Метрах в пяти темно-рыжим глиняным кольцом зияла огромная воронка, дна которой Флягин со своего места не видел. А почти под ногами он увидел целехонькую, разве чуть измазанную в саже железнодорожную фуражку, и сразу вспомнил задерганного, измученного заботами начальника поезда с его смешным белорусским говором.

Флягин почувствовал, как возвращается боль, а вместе с ней каждую клеточку его тела медленно, но неотвратимо заполняет мертвящий ужас, заставляющий против воли снова и снова смотреть на эти полузасыпанные, кажущиеся муляжами тела. Флягин смотрел и не мог отделаться от мысли о муляжах. Всё было настолько ирреально… словно целая толпа свихнувшихся скульпторов изгалялась на поле, соревнуясь в изготовлении противоречащих элементарным канонам человеческой анатомии фигур, а потом сразу же разломала их и разбросала в шизофреническом припадке во все стороны, круша и все остальное – вагоны, деревья, кусты, вырывая и разбрасывая дерн, землю, раздирая одежду, баулы, чемоданы, книги, ботинки и сандалии.

Какой-то посторонний, новый звук вывел Флягина из ступора. Он с трудом повел глазами вправо, влево. И вдруг увидел шоссе, идущее вдоль рельсовой нитки. До него, наверное, было метров триста. Шоссе вырывалось на простор из березового леска и убегало к дрожащему маревом горизонту, словно соединяясь где-то там с рельсами.

По шоссе шли танки. Много танков – но об этом можно было догадываться по нарастающему скрежету: выползающую из леска колонну накрывала плотными клубами пыль. Хорошо были видны только пара головных машин и два юрких мотоцикла с колясками, катившие впереди них. Угловатые, тяжело покачивающиеся темно-зеленые танки были настолько чужеродны даже при первом взгляде на них, что Флягин выдохнул: «Немцы!»

Мотоциклисты вдруг развернулись навстречу Флягину, на секунду скрылись с глаз, преодолевая шоссейный кювет, и резво покатили к разбомбленному составу. «Твою мать! – выругался про себя Флягин. – Да как же они меня разглядели на таком расстоянии?!» И тут же догадался: не в нем дело – решили проверить свежеразбитый пассажирский поезд! Но бежать никаких сил, некуда, да и поздно уже. «Попал… Как глупо…» Но мозги лихорадочно работали: должен быть у него хотя бы единственный шанс! Не может не быть! «Документы! Избавиться от документов! Тогда еще можно что-то попытаться…»

Флягин медленно опустился на землю, наклонился вперед. Полускрытый травой, он быстро достал документы и, сунув их под шпалу, судорожно нагреб в щель кучку гравия.

Так и остался сидеть на земле, когда его и в самом деле заметили с мотоцикла. Дюжий автоматчик сполз с сиденья, вперевалку приблизился к Флягину. Плотно набитый пылью, насквозь пропотевший кургузый мундирчик, покрытая густой щетиной круглая физиономия, наполовину скрытая под большими мотоциклетными очками, тяжелая стальная, чуть угловатая каска с незастегнутым подбородочным ремешком, сдвинутая на грудь брезентовая сумка для автоматных магазинов.

Немец, как показалось Флягину, целую вечность разглядывал его. Потом грязные запекшиеся губы растянулись в подобие усмешки. Он оглянулся на своих, что-то бросил, короткое и смешное – Флягин, хотя и знал довольно сносно немецкий язык, не разобрал – звон и боль в ушах не отпускала. «Наверное, барабанные перепонки, все-таки повреждены, – спокойно подумалось чекисту, – хотя чего-то я все-таки слышу…»

Немец снова повернулся к Флягину, губы еще больше расплылись в усмешке. Он завел за спину правую руку и вытянул за ствол автомат. Не торопясь, демонстративно, дернул рукоятку затворной рамы, досылая патрон в патронник. «Надо же, – так же спокойно и устало подумал Флягин, – даже оружие не