Красноармейцы попрыгали с длинными винтовками-трёхлинейками, образца 1897 года, в надолбленные в стылой каменистой земле за крепостной стеной тесные окопы и принялись неуклюже орудовать этим допотопным оружием, задевая то штыком, то прикладом отвесные края и брустверы. Стоял бесснежный, с колючим, пронизывающим ветром, декабрь. Бойцы рвались на фронт, но все их рапорты оставались без ответа. Устно же им было сказано политруком: здесь тоже, мол, наиответственнейший участок, так что сидите и не рыпайтесь. Начальству, дескать, виднее.

И вот сейчас, выслушав эту абсурдную, лишённую всякого здравого смысла, вводную, Володя Антропов тоже прыгнул в окоп, где, бестолково побарахтавшись минут пять с напарником, не выдержал и недоумённо крикнул, чтоб услыхали все:

– Да как же с такой бандурой развернуться, товарищ политрук! Пока крутишься, запинаешься, сто раз ведь убьют! Нам бы оружие покороче да поновей!

– Рядовой Антропов! Отставить занятия! – Одутловатое лицо политрука Топорова мгновенно налилось кровью. – Товарищ сержант, арестовать рядового за недопустимые паникёрские настроения и враждебные, недостойные бойца Красной армии, разговоры! И немедленно препроводить на гарнизонную гауптвахту! Я давно слежу за этим ловко замаскировавшимся подкулачником. Всё его не устраивает, всем недоволен. То ему калачи с молоком подавай, то новую винтовку. Моё терпение сегодня лопнуло. Чтобы впредь другим было неповадно, этого разгильдяя и двурушника мы, в соответствии с суровым законом военного времени, предадим суду трибунала! – Багровый от возмущения политрук притопнул в негодовании яловым сапогом о стылый грунт, смерил долгим злым взглядом понуро стоящего перед ним в шинели и уже без ремня здоровенного Антропова и холодно бросил сержанту: – Увести арестованного!

Неделю протомился в холодном, каменном мешке гауптвахты рядовой Антропов. О чём только не передумал он, глядя в узкое, как амбразура, зарешёченное оконце на облетевшую апельсиновую рощу, что росла прямо за квадратным плацем. Ждал худшего. На то были основания. Заступавшие в караул земляки, выводя арестованного раз в сутки на прогулку, сообщали шепотом, что в гарнизоне ждут очередного прохождения каравана союзников с оружием, медикаментами и провиантом, охрана будет наша, советская. Вот ей-то якобы и передадут Антропова для доставки его на родину, в Советский Союз. А там трибунал, и его решение наверняка будет суровым: штабные писари проболтались о длиннющей петиции, накорябанной политруком на «врага народа» Антропова. В ней, конечно, ни слова правды, но всё представлено так, что будто бы бдительный политрук коммунист Топоров успешно вскрыл и разоблачил деятельность одного глубоко законспирированного фашистского прихвостня.

На седьмые сутки, утром на гауптвахту нагрянул с проверкой сам комполка, герой боёв на озере Хасан Дмитрий Алексеевич Лосев. Стремительной походкой он прошёл по коридору, заглянул в общие камеры, в которых отбывали наказание за различные мелкие нарушения устава внутренней службы рядовые красноармейцы и младший командный состав. Отечески пожурив бойцов, он приказал начальнику караула выдать им сейчас же все вещи и принадлежности, изъятые при аресте, а красноармейцам немедленно возвращаться в свои подразделения и готовиться к маршу. После этого комполка направился к одиночной камере, где сидел рядовой Антропов. За Лосевым едва ли не вприпрыжку заспешил находящийся среди сопровождающих офицеров политрук Топоров. На ходу он что-то горячо пытался объяснить сухощавому и подтянутому Лосеву. Однако комполка даже не делал вида, что слушает его. Звякнул засов, и массивная железная дверь со скрипом отворилась. Командир шагнул в камеру, навстречу ему вытянулся в струнку Антропов. Лосев пытливо посмотрел прямо в глаза рядовому, однако тот не смутился и взгляда не отвёл.

– Ты, товарищ боец, ратуешь за то, чтобы вас обеспечили новым, современным оружием?

– Так точно, товарищ комполка.

– Что ж, ты его в скором времени получишь, – видно было, что у Лосева приподнятое настроение, и он этого не скрывал. – И не только получишь, а и опробуешь в бою. Это я тебе обещаю! Вернуть красноармейцу его вещи, и пусть готовится к походу.

– Но, товарищ командир, это же скрытый, замаскированный враг! – начал было растерянный Топоров, однако комполка резко оборвал его:

– Где ты, товарищ политрук, увидел врага? В этом богатыре-красноармейце, справедливо требующем себе и товарищам хорошего оружия, чтобы бить насмерть фашистских захватчиков? И потом, это наша обязанность – обеспечить красноармейцев современными винтовками и автоматами, а также и добротным обмундированием. А ты, товарищ политический руководитель полка, вместо этого пытаешься заработать себе популярность, сломав парню судьбу, тогда как у нас, у нашего советского народа, истекающего кровью в борьбе с оккупантами, каждая человеческая жизнь, каждый боец на счету!

– Товарищ командир, не играйте с огнём! Я буду вынужден доложить высшему руководству о том, что вы покрываете «врага народа».

Полковник Лосев, уже повернувшийся, чтобы выйти из помещения гауптвахты, крутнулся на месте, энергичным движением подхватил политрука под локоть и отвёл в угол, где негромко, но твёрдо сказал:

– Капитан, не испытывай моего терпения. Твои бумаги я приказал изъять и уничтожить. Состряпать новые у тебя просто нет возможности. Через неделю-другую мы будем на фронте, на передовой. У тебя еще есть время уладить свои отношения с подчинёнными. С солдатами так, как ты, нельзя поступать. Иначе в первом же бою может всякое случиться. Я воевал – знаю. Подумай на досуге, – комполка на минуту задумался, а потом громко, чтоб все слышали, скомандовал: – А теперь я приказываю товарищу политруку проследить, чтобы передислокация полка прошла чётко, без заминок и задержек. Выполнять приказ!

– Есть выполнять приказ, товарищ командир полка! – Топоров прищёлкнул каблуками сапог и заспешил мимо офицеров, придерживая рукой планшетку, на плац, а уж оттуда и в полковые казармы.

Стоящие в коридоре офицеры, не проронив ни слова вослед, проводили его долгими тяжёлыми взглядами.

2

Ноздреватые серые сугробы по обочинам просёлка, видно было, что всеми силами сопротивлялись мартовскому теплу: в углублениях и нишах по срезу, как в сталактитовых пещерах, наросли толстые, наподобие колонн, сосульки. Да только всё это было зыбким и непрочным и легко растапливалось в потоках, истосковавшихся по настоящей работе на земной поверхности солнечных лучей. Золотистые живые струи с неба не смущало даже то, что половина заснеженного континента была исполосована траншеями и рвами и лежала в руинах. Больше того, эти посланцы солнца наверняка втайне теплили надежду растопить лёд и стужу не только в природе, но и в сердцах человеческих, закоченевших и очерствевших среди ужаса и смертей войны.

– Так, значит, из госпиталя, парень, – возница с роскошными, с проседью, пшеничными усами умело правил каурой лошадкой, полулёжа