а третьи — баловнем фортуны. Мутамин, сын Моктадира, просил у него совета и наставления, называя своим покровителем, и кастильские копья защитили сарагосских мавров от других князей — христиан, как и твой Родриго. Смутные времена. Ты знаешь, Химена, за кем была сила? За знатными вельможами или за простыми воинами, защищавшими сады и земли? Ни Ле́рида, ни Тортоса, ни Наварра, ни Арагон, ни графы барселонские не могли прорвать границу, запертую изгнанниками-кастильцами. О, если б ты послушала, тихая моя Химена, я б рассказал тебе, как граф Беренгер из Барселоны был взят в плен в Тамарите и как я молил его хоть немного поесть, ибо, хотя и пленный и побеждённый, он был мне ровня! Мутамин предпочёл меня всем рыцарям своего королевства. И, однако, моя Химена, твой Родриго ни разу не предал короля Альфонсо и никогда не бросал в бой против родной Кастилии тяжесть славы своего имени и силу своей храбрости. Но когда в Руэде я, как добрый вассал, склонил колена пред королём Альфонсо, всё оказалось бесполезным. Бесполезным — моё отчаяние при известии о плене графа Гарсия из Наварры и Гонсало Сальвадореса, графа старой Кастилии, которого за храбрость в бою прозвали «Четыре руки». Если б хотела ты послушать, кроткая моя Химена, про горести твоего Родриго, ты узнала б, как тяжело мне было изгнанником бродить по испанской земле! О, если б Кастилия призвала меня в тот час, когда Юсуф высадился на наш берег! Такова моя жизнь, Химена. Такова печальная верность изгнанника!
Сид открыл глаза и посмотрел на молчавшую Химену.
— Что ты молчишь, Химена? Да знаешь ли ты, как тяжко добывать хлеб свой? Я подымался на столько гор, я пересёк столько бродов! Мне нужен мир. Мир на груди твоей. Только там хочу я быть пленником.
Химена не уступала:
— Но как же ты, христианин, водишься с маврами?
— Я защищал короля Моктадира из Валенсии, посаженного королём Альфонсо, и не отдал этих земель Мостаину из Сарагосы, посягнувшему на них. Разве я только что не рассказал тебе об этом?
— Но ты и рта не раскрыл!
Родриго задумался: значит, это себе самому рассказал он во сне свою жизнь. Он увидел себя одиноко скачущим по огромному полю своих завоеваний, сопровождаемым своими рыцарями, один за другим погибавшими в бою. И промолвил скорее самому себе, чем Химене:
— Неужто я устал и стар уже?
Химена настаивала:
— А почему меня заточили в темницу?
— Говорят, что я не прибыл вовремя на встречу, назначенную мне королём Альфонсо, чтоб защищать замок Аледо.
— Ты забыл о нас.
— Эмир Юсуф соединился с Мотамидом из Севильи, Абдаллой из Гранады, Мотасимом из Альмерии и Бен Рашиком из Мурсии.
— Не много ли для осады одного замка?
— Да нет, Химена, ещё даже мало для Гарсии Хименеса и тех, что в осаде с ним вместе ещё смеялись над роскошью атакующих их полчищ, в то время как сами сражались полуголыми и в лохмотьях.
— А почему ты не пришёл на помощь?
— Мне сообщили не вовремя. Начинался ноябрь, и пока я разбивал лагерь, размещая мою дружину в Вильене, Альфонсо дошёл до Аледо.
Химена приподняла край туники:
— Взгляни.
И показала лодыжки, окружённые красным кольцом — след от кандалов. Ноги у Химены были белые, ровные, нежные, как у девушки. Родриго опустился на колени, коснувшись лбом этих священных красных колец.
— О, короли, короли, как вы строги и суровы! Сурова власть, Химена, но Альфонсо поразил лишь мою душу — сила моей руки осталась прежней.
И Сид, сжав кулак, с такой силой опустил его на резную скамью, что она разлетелась в щепы.
— Родриго, так бережёшь ты богатство, тобой завоёванное?
И Химена улыбнулась ему, как улыбалась, когда оба были молодые. И она обняла Родриго, теперь уже стоящего на коленях, целуя его нахмуренный лоб и снова становясь той Хименой в пышном цвету, пред которой склонился самый сильный и храбрый юноша на свете.
Слуга, принёсший свет, замер в дверях и рассказывал потом, что видел, только никто ему не поверил.
ГЛАВА VI
Тебе благодарность, создатель, и тебе, Сид пышнобородый!
Всё, что ты в жизни сделал, было на благо и пользу.
Каждый раз, когда Эльвира подымала глаза от цветущих кустов сада, она видела незнакомого рыцаря, пристально глядящего на неё.
Ждать! На все вопросы — один ответ. И следующий за ним вздох. Вздыхают старые астурийские дуэньи, вздыхают кастильские сеньоры, вздыхают мавританские рабыни — новые служанки. Эльвира чувствует как рану эти вздохи — рану, от которой страдают одни лишь женщины, и смотрит на розовые кусты, угадывая единую беду, роднящую всех этих, таких разных, женщин. Однако задумываться некогда: младшая сестра подбежала к ней, тормошит её, смеётся, прячется в орешнике, щекочет её лавровой ветвью. А правда, что при дворе уже два рыцаря ждут свадьбы?
Донья Соль смеётся:
— Поверим или не поверим?
— Поверим, сестра.
Они остановились на мгновение, задумавшись: сколько ещё продлится их свобода? Потом пошли по аккуратному Химениному саду на поиски гадалки-мавританки. Весь замок был занят какой-либо работой, и в глубине, там, где кончалась тропинка фруктового сада, кряхтели прессы, превращая оливки в прозрачное масло, пели давильни, преображая виноград в вино, неистово стучали цепы, бьющие лён, топали люди, сносящие зерно в амбары. Пот струился по лбам мужчин и по щекам женщин. Сновали взад-вперёд служанки с корзинами, где горкой возвышались овощи, а другие, быстрые и босоногие, бежали в кухню, торопясь отнести всякую снедь, которую надо варить сразу же. Огромный замок Сида со всеми замковыми службами полнился гулом самых различных работ, и заботливый глаз Химены следил за ними с тем же спокойным вниманием, как за маленьким хозяйством монастыря Сан-Педро де Карденья…
Только девочки нарушают весь этот ровный распорядок, бегая по садам во власти своих весёлых мечтаний и время от времени бросая себе в рот спелую вишню и утирая красный сок с уголков губ. Их так душит смех, что они и слова вымолвить не могут. Так душит, что им приходится частенько прислоняться к толстым стволам шелковиц, сбрасывающих им на голову живых червячков — чёрных и зелёных. Обе знают, что где-то уже наготове стрела, что поразит их весёлое сердце, и сейчас бегут к гадалке спросить: скоро ли? Как? Когда? Где? И где искать эту мавританку, что всё знает и предсказывает будущее? Хозяйничает дома? Ощипывает только что битых уток? Готовит жаркое из диких кроликов, у которых такое белое, пахнущее лесом мясо? С детства
