Родниковая вода, переливаясь через камни, убегала вниз, становясь невидимой под травой. Ощущая под ногами влагу, слыша журчание ручейка, женщина медленно пошла по его течению, внимательно осматриваясь по сторонам. Девочки двигались за ней на некотором отдалении.

Наконец она увидела то, что искала. У основания дерева, где сильно примятая трава отступила в стороны, оголяя каменистую землю, ручей выбегал из-под зелени и до самых краёв наполнял небольшой котлован, из которого чуть ниже он вновь вытекал прозрачной тоненькой струйкой.

«Видимо, здесь бывают наши лошади», – подумалось женщине. Отойдя на несколько шагов, среди деревьев она сразу заметила свежую тропу, на которой склонившиеся стебельки трав, не надломившись, вновь выпрямлялись. Повсюду на тропе лежал почти свежий конский помёт.

Присев у края затона, ощутив его влажную прохладу, она зачерпнула воду обеими ладонями и бросила её себе в лицо. Обе девочки, тихо опустившись под деревом, иногда переглядываясь, с интересом наблюдали за ней.

Она сняла с себя всю одежду, вошла в воду и тут же ощутила огромное удовольствие, истинное наслаждение.

На время забыв о присутствии девочек, она стала по-детски плескаться, то приседая в воде, то вставая из неё во весь рост, вертя головой и во все стороны разбрызгивая волосами стекающие с них капли. Только после того как она почувствовала лёгкое утомление, учащённо дыша, она взглянула на девочек.

Те, поёрзывая, продолжали сидеть, но уже освободили лица от прикрывавшей их ткани. По их глазам было видно, что они пребывали в изумлении и даже в восторге от всего увиденного.

Женщина слегка наклонилась, зачерпнула обеими ладонями пригоршню воды и, откидываясь назад, бросила её на них. Взвизгнув от неожиданности, прикрываясь от брызг, девочки забавно попадали в стороны.

Выйдя из воды, она подошла к детям и, взяв за руки, подвела ближе к затону. Затем присела перед ними и стала по очереди раздевать, начав снимать одежду со старшей. Опустив руки, они послушно стояли, не отрывая от неё глаз.

В последнюю очередь она развязала узлы на лоскутах тканей, покрывавших их головы, сняла их и лишь после этого внимательно осмотрела худые тельца девочек. Неожиданно для себя она почувствовала к ним одновременно и жалость, и нежность, и ещё что-то, доселе неизведанное, но повергшее её нутро в волнительный трепет. Взяв детей за руки и осторожно заведя в воду, она приступила к их купанию.

Когда девочки начали расплетать свои косички, женщина вышла на бережок и, присев на их место у дерева, греясь в тёплых солнечных лучах, с упоением стала наблюдать за ними.

Обе девочки были подростками, причём разница в возрасте между ними была небольшой.

Одна из собак, подойдя к воде, немного полакала, отошла обратно и улеглась в траве.

Обсохнув, женщина подошла к лежащему мешку и стала вытаскивать из него содержимое.

Девочки закончили купание, вышли из воды и побежали на своё место. Чёрные прямые волосы, прикрывая их лица, рассыпались мокрыми длинными прядями, отливая на солнце синевой, оттеняя узкие белые плечи и обнажая маленькие острые грудки.

Женщина, взглянув на них, уловила перемены в их облике, но не сразу догадалась, отчего именно они вдруг произошли, и лишь внимательно всмотревшись, она поняла, что без косичек они выглядели иначе, несколько старше.

Пока девочки обсыхали, она неспешно облачилась в чистые одеяния, взяла в руки то, что готовила все эти дни, и, подойдя к ним, протянула каждой из них чистую одежду из тонко выделанной кожи.

Подшитые штаны и длиннополые рубашки пришлись им впору. Как бы оценивая свой труд, женщина осмотрела их со всех сторон, оставшись вполне довольной. Затем собрала старую одежду и направилась к воде.

Ближе к вечеру, когда они были на полпути к крепости, под лай собак, сильно обдав пылью, их обогнал табун.

Впереди, как всегда, лёгкой рысцой шёл жеребец.

* * *

Ночью заморосил дождь. Люди впервые разошлись на ночлег в обустроенные помещения, где повсюду в небольших чашеобразных углублениях посреди каменных полов развели огонь.

Женщине не спалось. До сих пор ей не доводилось в это время находиться у костра одной, тем более в таком странном каменном жилище, совершенно необычном для кочевников, привыкших к своим уютным войлочным шатрам, почти всегда наполненным людьми, особенно вечерами.

Отвлёкшись от нахлынувших мыслей, она стала осматриваться.

Помещение было небольшим, с невысоким сводом, характерным для всех здешних строений. У дальней стены с единственным узким, словно большая щель, окном-бойницей поставили низкую деревянную лежанку, обтянутую сверху хорошо выделанной мягкой овечьей шкурой. Лежанка была накрыта подаренной горцем накидкой. В углу, касаясь её подножья, возвышались принесённые сотником вьюки. Вокруг небольшого костра на полу лежали мягкие шкуры.

На плосковерхом невысоком камне, стоявшем справа от входа, была расставлена часть привезённой утвари. Глиняный кувшин был наполнен холодной водой. За ним в углу были сложены сухой валежник и хворост.

На таком же камне слева лежало её оружие: меч, кинжал, лук, колчан со стрелами и небольшой круглый щит из толстой слоёной воловьей шкуры с пришитыми к нему круглыми железными бляхами.

Низкий входной проём от верха до самого порога был завешан мягко выделанной, аккуратно вырезанной конской шкурой. Больше ничего не было.

Лёгкий дымок от огня струился ровной лентой и, отрываясь от пламени, поднимался вверх, частью растворяясь под сводом, частью же скользя к окну.

Отстегнув крючки тонких бляшек, сняв с себя пояс с прикреплёнными к нему ножнами и положив его к остальному оружию, уставшая за день женщина присела у огня.

К звукам потрескивающего костра примешивался и доносящийся со двора шум дождя.

«Может ли чужая земля стать родной, а совершенно незнакомые люди стать вдруг близкими? Наверное, да. Но для этого должно пройти очень много времени. В таком случае, хватит ли одной человеческой жизни, чтобы понять всё это? Может быть, достаточно произойти каким-нибудь важным событиям, и люди, все те, кто пережил их совместно, уже невольно обретают единение? И только тогда среди них и возникает именно то, что сейчас нарождается между нами в этом месте», – как-то сами собой потекли её размышления.

Появившиеся мысли об одном тут же плавно переливались в другие. Она не прерывала их течения, не пугалась таких их быстрых перемен и продолжала свои раздумья.

«Нет доблести и чести у того, кто совершает намеренное убиение или свержение сильного человека, ведущего за собой всех своих подданных. Ведь сами того не замечая,