– Слава те господи, живой! А то кто-то по нашему вагону пустил слух, что под поезд человек попал и от него ничего не осталось! Ужас какой-то! Как же я перепугалась! У меня чуть сердце не остановилось! Я даже ног не чувствовала, когда бежала сюда!

Николай едва смог разжать руки Нади:

– Успокойся… Всё со мной в порядке. Видишь же, цел и невредим! Но вот что действительно ужасно, это то, что буквально на моих глазах погиб мой давний знакомый, мой сокурсник по кадетскому корпусу… Царствие ему небесное! – и Соколовский размашисто перекрестился. – Я с ним всего минут десять назад повстречался, мы только перебросились несколькими фразами, толком и не удалось поговорить, и надо ж такой трагедии случиться!

Один из жандармов подошёл к Николаю и Наде и, деликатно откашлявшись в кулак, отдал честь:

– Ротмистр железнодорожной жандармерии Пучков Афанасий Гаврилович! Господин поручик, разрешите вам задать вопросы?

– Да, конечно… – откликнулся Николай.

– Давайте только отойдём.

– Зачем?! – возмутилась Гриднёва.

– Это чистая формальность, мадам! – попытался успокоить встревоженную Надю жандарм. – Я лишь только задам несколько вопросов вашему спутнику. Ни более того.

Ротмистр и поручик отошли. Офицер железнодорожной жандармерии спросил Соколовского:

– Вас как, поручик, звать?

– Соколовский Николай Георгиевич.

– Откуда направляетесь?

– Из Семипалатинска.

– Разрешите ваши документы?

Соколовский достал их из нагрудного кармана и протянул ротмистру. Тот внимательно просмотрел корочки и когда дошёл до той, в которой значилось, что поручик был приставлен к Отдельному корпусу пограничной стражи (ОКПС), то есть он был не простым военным, а контрразведчиком, то тут же изменился в лице и вновь отдал честь:

– А вы, оказывается, не просто военный, а особист…

Соколовский забрал у жандармского ротмистра свои документы.

– Официально я обычный поручик, так что не следует афишировать то, кем я являюсь.

– Я понял! – Ротмистр вновь непроизвольно отдал честь. – Разрешите пару вопросов задать?

Соколовский кивнул головой.

– Господин поручик, мои люди видели, что вы общались с погибшим незадолго до, хм… до вот этого самого трагического инцидента. Вы, получается, знали погибшего?

– Даже очень хорошо знал.

– Извольте уточниться.

– Всё просто – c погибшим мы вместе учились в Самарском кадетском корпусе. И выпускались в один и тот же год. Мы с Устюжиным даже пересекались на различных вечеринках и неоднократно отмечали праздники в одной компании. У нас дни рождения совпадали, и мы их пару раз с ним отмечали в складчину.

– А после окончания кадетского корпуса вы встречались с Устюжиным?

– Ни разу!

– Ни разу?!

– Совершенно точно! Я знаю только то, что он, кажется, распределился в Бессарабию.

– Он служил в Бендерах. И там сошёл на скользкую дорожку. Ну и сами видите, чем всё для него закончилось… У меня к вам больше вопросов нет! – и вежливый жандарм вновь отдал Соколовскому честь.

– А можно теперь я задам вопрос? – обратился к ротмистру поручик.

– Да, конечно!

– Что предъявлялось погибшему?

– Антигосударственная деятельность.

– А поконкретнее?

– Он состоял в преступной группировке, которая нападала на банки, и потом добытые таким путём средства направлялись на теракты. В основном Устюжин действовал в Одессе и Малороссии, а когда его схватили, то отправили на каторгу, однако месяц назад ему оттуда удалось сбежать, и он укрывался в районе Петропавловска. У него среди своих была кличка «Рысь» Мы получили сведения, что он попытается по железной дороге вновь вернуться в Малороссию, где у него имелись хорошие связи и была поддержка со стороны подельников. Целую неделю его выслеживали…

– На нём есть кровь?

–Да!

– Много?

– Два жандарма и одиннадцать обывателей, которые оказались нежелательными свидетелями при ограблении банков в Одессе и Екатеринославле. Особенно кровавую баню он и его подельники устроили в Екатеринославле – там сразу пять человек они положили. Одного жандарма, трёх посетителей банка и кассира в придачу! По справедливости, Устюжина должны были приговорить к смертной казни, но в канун трёхсотлетия дома Романовых он попал под амнистию, и повешение ему заменили на двадцать пять лет каторги, однако он на ней не провёл и года. Матёрым оказался преступник!

«Мда-а, – подумал Соколовский, – вот тебе и Устюжин! Кто бы мог такое представить?! А ведь сколько вместе с ним шампанского выпили! Весельчаком считался, был душой компании! Хотя в последний год обучения стали поговаривать, что Устюжин начал почитывать запрещённую литературу, и вот до чего после этого докатился!»

– Пойдём! – схватила Надя Николая за локоть, – а то поезд скоро тронется!

Останки погибшего соскребли из-под колёс поезда. Гриднёва и Соколовский, как и все остальные пассажиры, поднялись в свой вагон, и вскоре их поезд отошёл от вокзала Петропавловска.

***

Чудинов и Суриков позвали поручика в своё купе. Соколовский, чтобы успокоиться, выпил сто граммов водки и пришёл к соседям, где его уже ждали. Пётр Ефимович первым завёл речь:

– Говорят, что погиб ваш знакомый, Николай Георгиевич?

Соколовский как-то неопределённо кивнул головой.

– И что вы с ним о чём-то говорили…

– Мы случайно с ним столкнулись. Парой слов только и успели переброситься…

– А он что, экстремист?

– Получается.

– Не пойму я этих рэволюционеров! – продолжил Чудинов-старший. – И что им неймётся? Вот они заявляют, что хотят свергнуть государя нашего, а что предлагают взамен? Они утверждают, что способны сотворить чудо и что при них установится царство божье на земле! И хотят осчастливить всех! Но так никогда не будет, чтобы все стали равными и счастливыми! Ну согласитесь, господа, кто-то рождается скудоумным, кто-то болезным, кого-то Бог, как шельму, метит и у него одни афронты, ничего не получается и всё-то валится из рук… И потом, эти рэволюционеры считают, что если они свергнут государя и всё-таки дорвутся до управления страной, то при них будет устранена любая несправедливость и все станут по положению своему похожими друг на дружку! Ну а это-то как понимать? Что, получается, я, хотя мои предки и из крестьян, но уже не последний человек в Семипалатинске, я купец, причём купец второй гильдии, Чудинов Пётр Ефимович, и мой слуга, ну этот, к примеру, Неустроев, или ты Алексей и твой Никич, получается, мы ничем не будем от них отличаться? И я не смогу ничего указывать Неустроеву? То есть, я буду его кормить, содержать, а он, если вздумает, может меня не слушаться, и если захочет, то и пошлёт меня куда подальше и по матушке? А то ещё начнёт и мне приказывать… Ну, ну… Ну,это же бред, господа! Это сущий бред!

– Вся эта зараза к нам из