Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 63

Она стояла бледная, с искаженными чертами лица.

– Вам нездоровится?

– Немного. Но это пустяки, скоро пройдет.

– Что я могу для вас сделать? Чего бы вам хотелось?

– Побыть тут минутку, если я вам не помешаю… Простите меня, пожалуйста…

Она опустилась на диван и сидела сдвинув колени, понурившись, закрыв лицо руками; ее каштановые волосы струились между пальцами.

Симон молча наблюдал за нею.

– Все-таки что с вами? Какое-нибудь горе, о котором вы не хотите мне сказать? – спросил он наконец.

Мари-Анж ничего не ответила и продолжала сидеть в той же позе.

– Это ужасно, просто ужасно, чувствовать себя до такой степени одинокой, – вдруг заговорила она, – но поверьте, я впервые не могу справиться с собой. Клянусь вам, до сих пор мне всегда удавалось это скрывать, я прошу извинить меня.

Радостное изумление овладело Симоном. «Так вот оно что… Вот почему она здесь… А я-то робел и никак не решался…»

Самый приход Мари-Анж, ее слова, слезы, которые она пыталась сдержать и которые он принял за свидетельство целомудренного стыда, и эта фраза: «Поверьте, я впервые не могу справиться с собой», – все это Симон истолковал так, как подсказывало ему мужское тщеславие, и был в восторге.

– Но отныне вы не одиноки, Мари-Анж, дорогая, вы это хорошо знаете, – заговорил он чуть охрипшим голосом, обняв ее за плечи.

Она подняла глаза и внезапно поняла, что он совсем не так объяснил себе и причину ее прихода, и ее слова. Но как вывести его из заблуждения? Ведь все обстоятельства против нее.

Руки Симона все сильнее сжимали ее плечи… Она сама – виновница этого недоразумения и если теперь окажет ему сопротивление, он примет ее за взбалмошную или испорченную девчонку, а то и просто за дуру. Он стоял перед ней, совсем близко, с развязанным галстуком и в синих домашних туфлях. Поздно уже было думать о том, красив он или уродлив. Перед ней торчал его круглый живот, и Лашом показался ей чудовищным – то была какая-то плотная, тяжелая масса, наделенная грубой силой…

Спасаясь от одиночества, она жаждала не мужского, а человеческого участия, но участие мужчины всегда оборачивается подобным образом…

В голове у нее промелькнула картина: борьба, обидные слова, крушение дружбы, которой она дорожила… И все это – только для того, чтобы оказаться в еще более мучительном одиночестве в комнате, где в камине поблескивала медная подставка для дров, похожая на грозное орудие колдуний.

«В конце концов, я ни перед кем не должна отчитываться… Никому до меня нет дела… Мы никогда не вернемся в замок Моглев… Жан-Ноэль – в Италии, и с кем!..»

Когда Симон опрокинул ее на диван, Мари-Анж покорилась, как утопающий покоряется течению. Она не оказала сопротивления, которого он ожидал. Только чуть приподнялась на локтях – и пижамные брюки легко соскользнули с ее бедер.

И быть может, потому, что она не ждала радости от этих объятий, потому, что нервы ее были крайне напряжены, потому, что прежде все это не приносило ей никакого удовольствия, а также потому, что Симон обладал большим опытом в делах любви, Мари-Анж впервые познала в эту ночь то, чего она тщетно искала в близости с другими мужчинами.

Ее пронзило острое ощущение блаженства. Оно обрушилось на нее неожиданно, как смерть, когда человека сбивает с ног внезапно вылетевшая из-за угла машина или ранит просвистевшая во мраке пуля. Она ощутила сильный шок, и ей почудилось, будто у нее раскалывается голова. Долгий пронзительный крик прорезал ночную тишину, и она только тогда поняла, что крик этот вырвался из ее груди, когда испуганный Симон зажал ей рот рукою. Потом она подняла голову, растерянно поглядела вокруг широко раскрытыми глазами и снова упала навзничь, вопрошая себя, исцелится ли она когда-нибудь от этой волшебной боли, замедлит ли когда-нибудь ее обезумевшее сердце свой неистовый бег?

«Оказывается, я вовсе не холодная женщина, теперь я хорошо знаю… Но почему я поняла это именно с ним?» – спрашивала она себя.

А Симон между тем думал: «Оказывается, она – не девственница… А почему, собственно, она должна была хранить целомудрие? Каким надо обладать невероятным самомнением, чтобы вообразить, что потерять невинность она должна была именно со мною – пятидесятилетним мужчиной с яйцевидным брюшком и лягушачьими глазами. Спасибо еще, что ее юное и свежее тело трепещет от близости со мною. И даже этим я обязан, вероятно, тому, что занимаю пост министра…»

Ему удалось скрыть свое разочарование; но наутро, подойдя к письменному столу, он разорвал на клочки листок бумаги с четырьмя стихотворными строчками и, пожав плечами, бросил их в корзину… «В моем возрасте непозволительно заниматься подобными глупостями…»

Мари-Анж, напевая, спускалась по лестнице. Увидя Симона, она кинулась было к нему, словно хотела обнять. Потом резко остановилась, слегка смутившись. Он пощекотал ее шейку указательным пальцем и спросил:

– Все хорошо, мой зайчик?

Вид у него был менее довольный, чем накануне.

«Должно быть, я ему не понравилась», – решила она.

В полдень Лашом сел в машину и уехал в свой округ, на сей раз один. Он возвратился к обеду в прекрасном настроении. Симон был доволен встречами со своими избирателями, он почти не вспоминал о Мари-Анж и искренне обрадовался, когда увидел, что она сидит на диване, поджав под себя ноги, и читает какую-то книгу. Цветов в комнате стало еще больше.

«Как приятно, что она тут, что тебя встречает девушка с такой чудесной улыбкой, легкой поступью и плавными жестами…»

Вечером он направился к ней в комнату – в ту самую, какую раньше занимали Инесс, Марта и Сильвена… На этот раз Мари-Анж не боялась ни сов, ни летучих мышей, ни медных шаров, поблескивавших в камине. Она была уже подготовлена к тому, что ей предстояло ощутить, и сдержала крик. Но так же, как и накануне, она вцепилась пальцами в плечо Симона и вновь испытала острое напряжение нервов и чувство блаженства, которые – теперь она это знала – были единственным целебным средством от одиночества, они побеждали одиночество так же естественно, как пища и вода утоляют голод и жажду.

Симон уснул рядом с нею, а она тихонько гладила лоб этого уродливого большого ребенка, плешивую голову этого крупного, тяжело дышавшего чудища, погруженного в сон, и удивлялась, что это наполняет ее чувством счастья. «Как странно, он так безобразен, и вместе с тем ему все так хорошо удается! – думала она с улыбкой, испытывая смутное чувство признательности. – Даже спит он замечательно…»

На следующий день Лашом попросил ее позаботиться о завтраке для префекта, а также выбрать обои, образцы которых принес маляр. Он решил наконец привести в порядок свой дом.

«Напрасно, напрасно я позволил ей так вот, сразу, войти в мою жизнь, – говорил себе Симон. – Напрасно, потому что она может занять в ней слишком большое место. Напрасно, потому что я, чего доброго, привяжусь к этой девушке, а сам в ее чувстве не уверен. Неужели я уже боюсь потерять ее?»

В безмятежном покое прошла неделя. Однако Мари-Анж чувствовала, что Симон все время о чем-то думает, но молчит.

«А вдруг он предложит мне стать его женой? – спрашивала она себя. – Я даже не знаю, что ему ответить… Нет, это было бы безумием… Двадцать шесть лет разницы…»

В последний вечер, когда они сидели в библиотеке, Симон неожиданно сказал:

– Мари-Анж, я хочу кое о чем спросить. Не знаю, есть ли у меня на это право, и потому не настаиваю на ответе…

Кровь прилила у нее к щекам, она не поднимала головы. Симон замялся.

«Что ему ответить? Да или нет? – думала Мари-Анж. – Может случиться, я скажу совсем не то, что думаю. Я и сама не знаю, чего хочу… Вот она – решающая минута. Впрочем, я давно ее жду…»

– Мари-Анж, – снова заговорил Симон, – я хотел бы знать, сколько у тебя было любовников.

Она в изумлении подняла голову и поразилась еще больше, увидев выражение лица Лашома. Впервые в жизни перед ней была маска ревности: мнимое спокойствие черт, напряженное ожидание, недоверчивый взгляд и скрытая в нем непоколебимая жестокость…

– Много? – продолжал он.

«Конечно, конечно, – говорила она себе, – я должна была ожидать скорее этого вопроса, чем предложения руки и сердца».

Она поднялась, подошла к столу и поправила цветок, свесившийся через край вазы.

– Кажется, ты сразу и сосчитать не можешь? – снова спросил Симон.

Мари-Анж пожала плечами.

– О нет, – ответила она. – Я просто думаю, почему вы задаете мне этот вопрос.

– Чтобы знать, – отрезал он.

В душе он надеялся, что она ответит: «До тебя я знала лишь одного мужчину».

Он решил изменить форму своего вопроса.

– Сколько тебе было лет, когда это произошло в первый раз? – осведомился он.

– Не так давно. Мне было двадцать лет.

До сих пор Мари-Анж никогда не приходило в голову, что ей надо будет кому-либо отдавать отчет в своих поступках – против всякой логики, единственно потому, что она имела дело с человеком более сильным, чем она. В любопытстве Симона таилась угроза. «Если я откажусь отвечать, он рассердится». Она чувствовала, что преимущество на его стороне, что она зависит от него. Такова была плата за то, что ее спасли от одиночества!

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 63