Розка вышла почти сразу, как бы, не обратив внимания на стол, скорбно произнесла:

– Надо покойницу-то помянуть! – она взяла раскинутые на лавке вещи и подошла к вешалке, повесила пальто, опустила шаль на плечи, присела напротив. Алёна налила в рюмку самогон, поставила её перед Розой. Та загребла рюмку пальцами.

– Хороший человек была покойница-то наша, Надежда Николавна-а! Всю жизнь страдала, хорошего-то мало чего видела. Была тихонькой, спокойненькой бабулечкой. Как говорится, царствия ей небесного, пусть душа её покоится с миром,– Роза страдальчески вымученно зыркнула в рюмку и, закрыв глаза, махом опрокинула её в рот. Глотнула, скорчив гримасу, замахала ладонью у рта. Взяла с тарелки дольку огурца, захрумкала полубеззубым ртом.

– А ты чё, Алёнушка? Чё не пьёшь, выпей! – У Розки заискрились глаза, в щёки ударил румянец.

– Нет, я не буду, не хочу.

– Буду не буду – надо! Случай жизненный, печальный,– Роза уже сама потянулась к бутылке, разлила себе в рюмку. – Выпей. Полегчает. Раз такое дело – не грешно. Надо сердечишку роздых дать, грусть сердце носит…

– Да мне на работу ещё… дел полно. Куда там пить?

– Какая работа? Какие дела-то? Бог с тобой, милая, не думай, я тебе по-соседски помогу. Ты вот возьми выпей да ложись отдыхай. Сон найдёт на тебя, лишнее заберёт с собой.

Алёна выпила и почувствовала, как устала: да, прилечь бы не мешало. Состояние безразличия и опустошённости охватило её.

Розка приобняла её, вытащила из-за стола и повела в комнату. Укладывая на кровать, словно убаюкивая её, Роза нашёптывала:

– Не беспокойся, не горюнься. На работу я схожу, всех предупрежу. Возьмёшь отгул на три дня. Дело-то, вишь, какое – горькое…