— Или расцветали яблони и груши.

— А ещё, отдайте вы лишние деньги не футболистам, а тем, кто реальную пользу приносят, лечат там или учат. Работают, короче. Я тут кино про войну смотрел, так их награждают, а они отвечают, служу трудовому народу. Представляешь, Яша, трудовому.

— Спасать его надо.

— Кого?

— Мир русский.

— А он есть?

— А чёрт его знает, Миша. Но я думаю над этим. Вот смотри, та же водка, на которую ты показал. Её все хотят. Доставай, кстати, вторую. А Пушкин кто?

— Наше всё.

— Правильно, он тоже наше всё, как и водка. А кто сейчас хочет поэта?

— Я не хочу, — выпив полностью очередной стаканчик, ответил Миша.

— А ты тут не прав, как всегда.

— Почему же? Кроме жены я, правда, никого не хочу. Тем более поэта.

— Да я не об этом. А о том, что носителями русского мира являются те, кому нужен Пушкин. Но я смотрю вокруг и не вижу тех, кому он нужен. Хотя народу в Москве полно. Наливай.

Опять выпили.

— Да, разобрались, называется, — подытожил Миша. — Учились мы с тобой, учились, вторую бутылку заканчиваем, а понять, зачем это всё, не можем.

— И никогда не поймём, — отрезал Яша. — И никто не поймёт. Потому, что идеологии нет.

Через полчаса они, обнимая и поддерживая друг друга, вышли из парка. Один, размахивая пустым красным пакетом, орал в полный голос сурово "Вставай, страна огромная", а второй одновременно и с чувством напевал "Расцветали яблони и груши". Прохожие смотрели им вслед и добродушно хихикали. Полицейские в стоявшей у бордюра дежурной машине тоже заметили их, но задерживать патриотически настроенных артистов не стали.

Дисней и дедушка

Сидит внук утром за кухонным столом в сталинской высотке на Котельнической набережной, уплетает бабушкины пирожки и смотрит мультик по детскому телевизионному каналу "Дисней". Напротив сидит дедушка.

— А ты знаешь, кто такой Дисней? — спрашивает дедушка внука.

— Нет, — отвечает внук.

— Тогда я тебе объясняю, — говорит дедушка. — Вдруг пригодится, интересно же. Ты ведь уже в школе учишься. Так вот, Уолт Дисней это американский художник, который создал первые музыкальные мультфильмы. Про Микки Мауса, например.

Дедушка ещё хотел что-то сказать, но внук остановил его:

— А зачем мне это, дед. Я смотрю себе и всё.

Ничего не стал рассказывать больше дедушка о Диснее. Вздохнул только растерянно и отвернулся. Старенький он уже, новой жизни не знает.

Серебряный век

Поздний московский вечер. Жена старательно гладит рубашки мужа. Муж сидит на диване и делает вид, что сочиняет новое стихотворение. На самом же деле он поглядывает на молодую ещё и здоровую во всех отношениях супругу в ожидании того, когда она освободится, чтобы увлечь её в спальню.

— Сколько раз я тебе говорила, ешь за столом нормально, — сказала жена. — Шестую рубашку доглаживаю и все в пятнах.

— А что они не отстирываются, что ли?

— Нет, конечно.

— Значит, ты просто стирать не умеешь.

— Так не я же стираю, а машина.

— Вот именно, — согласился муж. — А ты сходи на рынок, купи стиральную доску, мыло хозяйственное и постирай, как бабы на Руси раньше стирали.

— Ты это серьёзно?

— Куда уж серьёзнее, — не подавая виду, что шутит, ответил муж.

— Тогда я тебе как русская баба вот что скажу, — посчитав совет мужа упрёком, громко произнесла жена. — Ты тоже стирать не умеешь.

— Что ты имеешь в виду?

— Всё.

— Что всё-то?

— А всё.

— А если конкретно?

— Пожалуйста, — запальчиво сказала жена, взмахнув тяжёлым утюгом, будто веером. — Все всё могут, а у тебя одно на уме, какую бы такую рифму найти. Трус!

— А при чём здесь трус? — удивился муж, пожалев уже о своём шутливом совете. — Ты же говоришь, стирать не умею.

— Сам должен знать.

— Ничего не могу понять, чего я не стёр-то? — решительно вставая с дивана, воскликнул муж.

— Дурь свою поэтическую из башки не стёр до сих пор. Лысина вон уже на макушке, а всё туда же.

— Куда туда же?

— В серебряный век, наверно. Поэты там разные без дела слоняются, и ты среди них. Очнись, никому твои стихи не нужны. У каждого сейчас смартфон в кармане, а не томик Цветаевой.

— Да ты соображаешь, что говоришь!

— Не хуже тебя соображаю.

— И обзываешься ещё, — обиженно заявил муж. — Я же тебя не обзываю ворчуньей.

— А почему это я ворчунья?

— А почему это я трус?

— А потому, что все бизнесом в столице занимаются, деньги куют, а ты боишься. Тьфу!

— А ты не тьфукай, растьфукалась тут. Думаешь, легко правильную рифму подобрать. Вот подбери, например, рифму к слову спальня.

— Наковальня, — не задумываясь, ответила жена.

— Надо же, правильно, — удивился муж. — Интересные у тебя словечки сегодня. Тогда уж пойдём и займёмся кузнечным делом, а то поздно уже.

— А с молотом у тебя всё в порядке? — улыбаясь, спросила жена. — А то что-то кузнец уставать стал в последнее время.

— Поклёп! — с тревогой в голосе возразил муж. — Когда это я жаловался на усталость. Ковал и буду ковать.

После этого смелого утверждения он подкрался к жене сзади, нежно обнял её, поцеловал в затылок и, слегка подталкивая, увлёк…  в кузницу.

Потом так и повелось у них: спросит муж про дела кузнечные, и всё понятно жене.

Сукин сын

Случилось это лет двести назад в Москве. Старик один рассказывал, а ему другой старик, а тому третий и так далее вниз по счёту до тех самых времён. А теперь я вот рассказываю.

Приходит, значит, Пушкин к издателю со своей исторической драмой "Борис Годунов", а тот ему от ворот поворот.

— Да она сейчас даром никому не нужна, — не прочитав ни строчки, кроме названия, сказал издатель. — Делать тебе нечего было в ссылке, вот ты и марал бумагу. Лучше бы фермерством занялся в своём Михайловском. Представляешь, утром сходил в курятник, снял яички, пожарил на сальце с лучком, прикольно же.

— Какой ещё курятник, сударь! — возмутился великий поэт. — Это же Борис Годунов!

— И что? — равнодушно отреагировал издатель и, повернувшись к своему