На эти упреки молодой дворянин Лев Толстой, наследник двух декабристских фамилий – Трубецких и Волконских, – отвечал: «Только одно дворянство со времен Екатерины готовило этот вопрос (об отмене крепостного права. – Я. Г.) и в литературе, и в тайных и не тайных обществах, и словом, и делом. Одно оно посылало в 25 и 48 годах, и во все царствование Николая, за осуществление этой мысли своих мучеников в ссылки и на виселицы и, несмотря на противодействие правительства, поддержало эту мысль в обществе и дало ей созреть так, что нынешнее слабое правительство не нашло возможным более подавлять ее…»

Толстой, разумеется, помнил о главном борце против крепостного права – мужике. Но здесь он сознательно противопоставляет дворянство и самодержавие. Александр II сделал вид, что ему неизвестны труды и жертвы дворянского авангарда, полвека назад требовавшего отмены рабства.

Толстой напомнил ему об этом.

В перспективе выяснилось, что молодые гвардейцы были дальновидными политиками, предлагая начать реформы, когда к тому была возможность и необходимость, а царь Александр I – скверным и слепым политиком. Ибо после победоносной войны 1812–1814 годов проводить реформы было рационально – они были бы своевременными и добровольными со стороны правительства, а после страшно проигранной войны 1853–1855 годов, в ситуации тяжелейшего финансового кризиса и общественного разочарования, они оказались безнадежно запоздалыми и вынужденными. А потому приняли характер катаклизма. У правительства уже не было времени для постепенности и маневра: слишком много ненависти и нетерпения накопилось в стране. И чтобы не потерять контроль над ситуацией, самодержавие резко повернуло на привычный путь ложной стабильности. Страна ответила на это крестьянскими мятежами, студенческими волнениями, вооруженными сопротивлениями при арестах, агитацией народников, а затем на правительственный террор – террором «Народной воли».

До 1855 года Россия шла уродливым путем совершенствования структуры подавления, сыска, тотального контроля. Но увеличение внутренней свободы тех, кого Михаил Фонвизин называл «осмысленными русскими патриотами», возрастало, и этот разрыв становился немыслимым, невозможным. Ярость и непримиримость народовольцев – отсюда, от этого невыносимого положения человека с высоким уровнем самосознания и самоуважения, загнанного в полицейскую банку. «Вышиб дно и вышел вон» или погиб – другой альтернативы они себе не представляли…

Трубецкой вспоминал, что, когда в 1817 году член первого декабристского общества полковник Генерального штаба Александр Муравьев передал царю рукопись с опровержениями крепостнических идей, тот, прочтя, сказал: «Дурак! не в свое дело вмешался».

Александр не решился на союз с дворянским авангардом. Но молодые гвардейцы, верные чувству долга перед страной и гвардейской традиции корректировать правительство, не могли безропотно уйти в тот угол, куда их хотел бы поставить самодержец. Слишком многое зависело от их действия или бездействия.

Крепостное право Александр не только не отменил, но и не реформировал, конституции не ввел, зато учредил военные поселения.

Как выяснилось на следствии, для большинства декабристов военные поселения оказались решительным знаком невозможности не только союза с правительством, но и нейтралитета. Военные поселения затронули сравнительно небольшое число людей, но они стали квинтэссенцией политики власти по отношению к своему народу, символом «завоеванной страны», символом вооруженного деспотизма, ибо целью их было содержание огромной армии, бремя которой подминало российскую экономику.

Фонвизин писал: «Кто первый внушил императору эту несчастную мысль? Неизвестно. Всего вероятнее, что, желая первенствовать в Европе, он сам придумал ее для того, чтобы сколько возможно более умножить свои военные силы с меньшими издержками для казны. В придуманном им плане военной колонизации волости целых уездов из государственных крестьян поступали в военное ведомство. Все обыватели этих волостей, в которых водворялись пехотные и конные полки, делались солдатами, и их распределяли по ротам, баталионам и эскадронам, которые должны были составлять резервы своих полков. Насильственно подвергали несчастных поселян строгой военной дисциплине, обучали военному строю, и они должны были отправлять военную службу и вместе с тем заниматься сельскими полевыми работами под надзором военных начальников для продовольствия своего и полков, в их волостях водворенных. Из всех действий императора Александра после изменения его образа мыслей учреждение военных поселений было самое деспотическое и ненавистное»[36].

Введением военных поселений Александр, сам того не подозревая, провоцировал тех, кто мог быть его опорой в деле реформ.

Шел начатый еще в XVIII веке процесс вытеснения дворянского авангарда, отстранения его от влияния на дела государства. Будущие декабристы остро почувствовали это страшное давление. И понимали, что сопротивляться, отстаивать свое право на жизнь в активном потоке истории они могут, только объединившись и выработав боевую тактику.

Все усиливающееся давление самодержавия постепенно превращало либералов в радикалов, реформаторов – в революционеров.

Они были наследниками нескольких поколений реформаторов и многих отчаянных попыток дворянского авангарда предотвратить взрыв. Революционные выступления неизменно были результатом несбывшихся надежд на реформы – пугачевщиной ответили крестьяне на екатерининский обман 60-х годов XVIII века; война 1812 года, на время объединившая страну, сбила ритм, но молодым гвардейским офицерам, прошедшим Европу, и их воспитанникам предстояло ответить на обманутые надежды 1800–1810-х годов так же, как дворянам Перовской, Лизогубу, Осинскому, объединившимся с озлобленной разночинной стихией, предстояло ответить выстрелами и бомбами на обманутые надежды 60-х годов XIX века…

Поиски тактики

Образование гвардейских тайных обществ в России было явлением органичным, но совершенно новым. В XVIII веке в тайных обществах не было надобности. Выступления гвардии были результатом широкого и естественного участия гвардейцев в политической жизни.

Первая декабристская организация, возникшая в 1816 году, называлась Союз спасения, или Общество истинных и верных сынов Отечества. Уже само название говорит о том, как смотрели его учредители на ситуацию в стране. Союзу спасения предшествовало несколько полуконспиративных обществ, но настоящей конспиративной организацией с уставом и конкретными задачами, тактическими и стратегическими, что, собственно, и отличает политическую организацию от дружеского кружка, был именно Союз спасения.

Основоположниками его были несколько молодых гвардейцев, прошедших Отечественную войну и заграничные походы, – двадцатичетырехлетний полковник Гвардейского Генерального штаба Александр Муравьев, тот самый, которого Александр аттестовал дураком за антикрепостническое сочинение, поручик Гвардейского Генерального штаба, а до этого семеновец, князь Сергей Трубецкой, подпоручик Гвардейского Генерального штаба Никита Муравьев, подпоручик Семеновского полка Сергей Муравьев-Апостол, подпоручик Семеновского полка Иван Якушкин. Это были люди блестящей образованности, высоких понятий о чести и человеческом достоинстве.

В той ситуации, которую создал в стране Александр, возникновение тайных обществ было неизбежностью. Стратегические задачи были ясны всем –