Но это лишь даёт начало ссоре. А с уходом цветочницы и моё романтическое настроение улетучивается.

Такая беседа о волосах в супе не слишком аппетитна и напоминает мне о большом ржавом гвозде, который я нашёл в своём омлете в вагоне-ресторане экспресса Париж – Страсбург два года назад. "Что это?" – возмущённо спросил я гарсона, строго указывая на оскорбительный предмет.

"Ан клю, мёсьё"57, – вежливо ответил тот.

"Я понимаю, но как он сюда попал и что бы сделала железнодорожная компания, если бы я проглотил его и умер?"

"Жё нё се па58, – с сомнением произнёс он, а затем, просияв, добавил. – Заплатила бы за ваше погребение – наверное".

К моему столику подходит молодая, модно одетая женщина из Буффало. Теперь и я в деле.

"Кстати, о волосах в супе", – рассеянно начинаю я, предлагая ей стул.

"Волосах? Кто вообще говорил о волосах? Что с вами такое? Вы опять выпили слишком много этого ужасного вина?"

Она садится, и, зная, что сейчас произойдёт, я готовлюсь к худшему. Ужасная, мерзкая, отвратительная, безобразная; грязь, пакость, нищета. Таковы её любимые термины для описания России, и я всё это уже много раз слышал. Я продолжаю спокойно есть рябчика, надеясь, по крайней мере, на парочку свежих эпитетов, которые сделали бы эту беседу хоть малость новее.

"Завтра я уезжаю в Берлин, – радостно объявляет она, отказавшись присоединиться ко мне в тосте за Кавказ. – Я пришла, чтоб оказать любезность и предложить вам все свои припасы – сахар, кофе, чай и консервы, – дабы вы могли продолжить нормально существовать в этой дурацкой стране".

Она смотрит на меня с сочувствием, будто прямо сейчас спасает умирающего от голода мужчину с необитаемого острова.

"Большое вам спасибо, но что мне прикажете со всем этим делать?" – спрашиваю я, одновременно подзывая официанта и заказывая двойную порцию своего любимого десерта – блинчиков с джемом.

"Ну, разумеется, питаться. Терпеть не могу эту русскую пищу. Она несъедобная, грязная …"

"Но я с вами не согласен. Мне она скорее нравится. И моя жена просто расцветает на ней, прибавляя в весе всякий раз, когда сюда приезжает".

"Ох! Но она же русская! Ей даже нравится этот противный чёрный хлеб и квас. Фу!" И дама презрительно пожимает плечами, как бы вопрошая: "Чего ещё можно ожидать от русской?"

"А я думал, что вы собирались пробыть здесь какое-то время, разве нет?" – спрашиваю я, пытаясь сменить тему.

"О, Боже, нет. Я бы этого не вынесла. Эти люди, их бедность, нечистоты, вонь. Да ведь они варвары, и меня тошнит от их глупого энтузиазма. Всё, что их волнует, – это работа, работа, работа, построение нелепого социалистического государства, о котором они только и твердят. Какое мне дело до их заводов, санаториев, больниц и школ? Я вижу, что дома это всё намного лучше".

"Тогда зачем было вообще ехать?"

"Просто посмотреть дворцы, и музеи, и церкви. Кроме того, в Россию приезжать модно. Но у них нет ни красивых магазинов, ни приличной одежды, тут абсолютно ничего нет для такой женщины, как я. Я бы оставила им все свои платья, если бы испытывала к ним хоть каплю сочувствия, но, видит Бог, у меня его нет".

Выходя из ресторана, я сталкиваюсь с миссис Уортингтон-Фэйр, ещё одной землячкой, с волнением рассказывающей мне, что весь день за ней следил красноармеец – несомненно, сотрудник ГПУ.

"И куда бы я ни пошла, он всегда был прямо за моей спиной и всё время на меня пялился".

Она сильно возмущается, когда я мягко предполагаю, что, может быть, этот мужчина последовал за ней, потому что просто в неё влюбился.

"Чепуха! – сердито восклицает она. – И я полагаю, вы мне не поверите, если я скажу, что прошлым летом, когда миссис Ахенбах была здесь, она собственными глазами видела, как солдат на мотоцикле убил бедную старую крестьянку только за то, что её тяжёлая телега встала у него на пути. Он приказал ей отъехать в сторону, но она сделала это недостаточно быстро, чтоб его удовлетворить, поэтому он выхватил револьвер, и бедная, бедная женщина упала замертво".

"Но, моя дорогая, – укоризненно бормочет присоединившийся к нам мистер Уортингтон-Фэйр. – Действительно ли миссис Ахенбах поведала тебе такое? Или ты просто пытаешься нас напугать?"

"Я скажу вам, кому понравилась бы эта история, – произношу я. – В номере 756, где, кстати, полно отличных продуктов, вы отыщете даму, с коей вам действительно стоило бы познакомиться".

И, пожелав им спокойной ночи, я быстро выбегаю на улицу.

Ленинград, и Нева, и ласковое летнее небо, где солнце никогда по-настоящему не заходит. Там достаточно светло, чтобы читать, и улицы заполнены юными россиянами, прогуливающимися парами, – влюблёнными, направляющимися на поздний сеанс в кино, или в парки, или посидеть на скамейках на набережной возле статуи Петра Великого. Кто сказал, что эти девушки не хороши собой? Блондинка без шляпки, с растрёпанными кудряшками (могла бы сойти за Анну Стэн59), цепляется за поношенную куртку своего молодого человека, всё ещё одетого в рабочее, пока они весело вышагивают по тротуару. Пожилая женщина с мешком за спиной бредёт и останавливается, бредёт и останавливается. Лошади устало тащат домой хозяина и повозку.

Вдруг я вспоминаю, что не забронировал места на завтрашнее представление Московского художественного театра, приехавшего в Ленинград на гастроли со своим спектаклем "Дни Турбиных". Итак, я возвращаюсь в гостиницу и на цыпочках крадусь через вестибюль, поскольку миссис Ахенбах и её подруга, развалившись в двух мягких креслах, заняты доверительной беседой, сопровождаемой жестами ужаса. Без сомнения, они взялись за старое, рассказывая друг другу страшные истории.

На стойке билетов нет. Я пробую "Интурист".

"Как насчёт двух хороших мест на послезавтра?" – спрашиваю я девушку-кассира после того, как та сообщает мне, что все билеты на завтра проданы.

Она бронирует мне два, восьмой ряд, центр.

"С вас семь долларов, в валюте".

"Цены подросли, не так ли?"

Раньше они стоили два с половиной доллара каждый.

"Нам пришлось поднять цену, так как мы не можем разместить столько людей", – отвечает она.

Тени капитализма! Но та продолжает объяснять.

"Каждая фабрика в Ленинграде хочет выкупить для своих работников весь зал за несколько недель вперёд, и у них приоритет. Мы должны были что-то предпринять. Поэтому мы и стараемся оставить как можно меньше мест для туристов".

"Вам повезло, что вообще достались билеты", – замечает девушка из детройтской бригады рабочих, недавно вернувшаяся из поездки по Волге и договаривавшаяся