– Узнаешь, в Киеве ли Михаил Юрьевич, – наказал дружиннику Игорь. – И сразу обратно.

Дружинник въехал в город и вскоре вернулся обратно.

– Нет в Киеве Михаила Юрьевича, – сообщил он. – Ушёл Михаил в Торческ.

– Сам ушёл или его изгнали? – спросил Всеволод.

– Сам ушёл, – ответил воин. – Выпросил у Ростиславичей для себя Торческ, а Киев уступил Ярославу Изяславичу.

– Стало быть, Михаил признал старшинство Ярослава Изяславича, – в раздумье проговорил Игорь. – Как посмотрит на это Андрей Боголюбский? Чаю, не понравится ему это.

– Плевать на Андрея! – сердито вымолвил Всеволод. – Больше мы в его власти ходить не будем! Я отправляюсь к Михаилу в Торческ.

Берендеи изъявили желание идти со Всеволодом.

Игорь повёл свою дружину к переправе через Днепр.

Оказавшись на левом берегу Днепра, Игорь за два дня дошёл до Чернигова, где застал своих двоюродных братьев, опечаленных недавним разгромом.

Святослав Всеволодович не скрывал своего восхищения смелостью Игоря.

– Он-то хоть и моложе нас с тобой, а не растерялся, сам уцелел и дружину сохранил, – говорил Святослав брату Ярославу. – Игорь с честью ушёл из-под Вышгорода, а мы – с позором!

Известие о том, что Михаил оставил Киев, уступив киевский стол Ярославу Изяславичу, одновременно обрадовало и огорчило братьев Всеволодовичей. Они были рады, что северные Мономашичи не удержали Киев, но остались недовольны тем, что Ростиславичи уступили старшинство Ярославу Изяславичу.

– Если уж на то пошло, то по старшинству Киев мне должен принадлежать и лишь после меня Ярославу Изяславичу, – молвил Святослав Всеволодович. – Надо бы указать на это Ярославу Изяславичу и Ростиславичам иже с ним.

– Станут они тебя слушать! – презрительно бросил Ярослав. – О чём ты молвишь, брат? Ростиславичи ныне высоко вознеслись, самому Андрею Боголюбскому не покорились. В союзе с Ярославом Изяславичем они – сила неодолимая! А нам с тобой уповать не на кого…

– На себя уповать надо, брат! – воскликнул Святослав. – Не век же на Андрея Боголюбского полагаться. Да и бит он ныне на Днепре и под Новгородом Великим, когда ещё оклемается.

– А мы? – проворчал Ярослав. – Мы не биты, что ли? Половину войска под Вышгородом потеряли…

Продолжая путь к Путивлю, Игорь терзался думами.

Как всё быстро меняется в этом мире! Ещё вчера был в силе Андрей Боголюбский. Все князья на юге и на севере признавали за ним старшинство в роду Рюриковичей. А ныне южные Мономашичи, не оглядываясь на суздальского князя, сами решают, кто достоин старшинства и кому Киевом владеть. А молодым князьям, вроде него самого и Всеволода Юрьевича, видимо, до седых волос под главенством старших князей придётся ходить. Когда ещё появится у них право на высокий киевский стол?

После всего пережитого тихий деревянный Путивль, укрытый снегом, показался Игорю самым прекрасным местом на свете.

Ефросинья встретила Игоря слезами радости и крепкими объятиями. По Путивлю ходили слухи, будто вся дружина Игорева и он сам полегли под Вышгородом.

– Кто бы мог подумать, что мой родной отец пошлёт войско против своего зятя! – с изумлением и возмущением молвила мужу Ефросинья. – Ведь я вдовой могла стать, не разминись в лесу твоя дружина с галицкими полками.

– Отец твой не против меня рать послал, а против суздальского князя, – успокаивал жену Игорь. – Ему, наверно, и невдомёк было, что в войске Андрея Боголюбского его зять находится.

– Никуда тебя больше не отпущу! – заявила Игорю Ефросинья.

…Не успел Игорь толком отдохнуть, как к нему в Путивль пожаловали мать с младшим братом и Вышеславом. Их бурной радости не было предела при виде Игоря, живого и невредимого.

– Олег-то в одних портках домой прибежал, без коней, без дружины. Злой, как чёрт! – рассказывала Манефа. – Теперь деньги собирает, чтобы вызволить из полона бояр своих и младших дружинников. Даже Изольду подарками тешить перестал. Посылал просить серебра к Святославу в Чернигов, да тот сам своих дружинников выкупать у Ростиславичей собирается, так ничего и не дал Олегу.

Юный Всеволод не отставал от Игоря, уговаривая его, чтобы тот взял его в свою дружину.

– Придёт время, возьму, – отвечал брату Игорь. – Подрасти ещё немного да с оружием обращаться научись как следует. У тебя небось лишь девки красные на уме?

– Агафья у него на уме, – поведала Игорю Манефа, так чтобы никто не слышал. – Заморочила она парню голову! Всеволод бегает за ней, как жеребец молодой. Хоть и не заставала я их нагими, как вас когда-то, но, чувствую, дошло у них и до срамного. И за что мне такое наказанье!

– А что Олег? Ничего не подмечает за женой? – нахмурившись, спросил Игорь.

– Олега дома-то неделями не бывает, всё мотается по городам и весям, поборами всех задавил: деньги собирает! – ответила Манефа. – А когда Олег в тереме, так с ним Изольда всё время, до Агафьи ему и дела нету. Даже на сына своего внимания не обращает. Хочет, недоумок, чтобы Изольда ему детей нарожала, а та к этому и не стремится.

Игорь чувствовал себя виноватым в том, что случилось между Агафьей и Всеволодом, но не знал, что делать.

– Может, женить Всеволода? – неуверенно проговорил он.

– Да какой из него муж в пятнадцать-то лет! – возразила Манефа. – Я хочу Всеволода посадить князем в Трубчевске, так опять Олег этому противится. Опасается, что Всеволод в его воле ходить не будет: норов-то у него, сам знаешь, какой!

Да, взрослея, Всеволод становился всё более дерзок и задирист, драться любил, почтения к старшим мало имел. В церкви мог запросто зевнуть прилюдно, а то и под ноги плюнуть. Зато дядька Любомир хвалил его за умение ратное. В столь младые годы Всеволод и мечом, и копьём, и топором владеет так, что иной зрелый муж позавидует. И на коне сидит, как влитой! Такой молодец, коль соберёт дружину подобных себе, и впрямь не изъявит покорности ни старшему брату, ни кому-то другому.

Вышеслав в беседе с Игорем завидовал Всеволоду:

– Мне отец спуску не даёт, каждодневно заставляет копьё в цель кидать и на мечах рубиться, но мне до ловкости Всеволода далеко. Недавно вот с коня неловко упал и руку себе сломал. Из-за этого Олег меня в поход не взял…

– Может, это и к лучшему, – сказал Игорь, – а то лежал бы ты теперь в земле сырой иль влачил бы рабскую долю. Олег сам еле ноги унёс из-под Вышгорода.

Зима прошла в какой-то смутной тревоге.

Ростиславичи явно не ладили с Ярославом Изяславичем, человеком грубым и вспыльчивым. Сидя на великокняжеском столе, он желал помыкать прочими князьями, как своими слугами.

«Мой брат покойный вам спуску не давал, и я не намерен! –