Внезапно скрипнула дверь, и в светлицу вступила стройная молодая женщина в лиловом, зауженном в талии платье, низ которого волочился по полу. Голову ей покрывала тончайшая накидка, прикреплённая к серебряной короне, украшенной переливающимися разноцветными дорогими каменьями.

Игорь не сразу узнал в вошедшей Изольду.

Красавица фряженка ещё больше расцвела и похорошела. Держалась она без прежней робости, с подчёркнутым достоинством и грацией.

– Что же ты, Олег, брату своему отказываешь? – укоризненно промолвила Изольда. – Не по-христиански это.

– А ты учить меня будешь! – огрызнулся Олег. – Опять подслушивала?

– Свет мой, ты так кричишь, трясясь за свои гривны, что за стенкой слыхать! – улыбнулась Изольда, и эта улыбка сделала ещё более прекрасным её лицо.

– Ну ладно, так и быть, – нехотя промолвил Олег, не глядя на Игоря, – уступаю мытные платежи тебе, братец.

– Благодарю, брат, – произнёс Игорь.

– Не меня благодари, а её, – кивнул на Изольду Олег. – Помыкает, негодница, мною, как хочет, а я терплю. И за что мне такое наказанье?

Игорь повернулся к Изольде и после слов благодарности запечатлел на её устах крепкий поцелуй.

– Приезжай в гости, брат, – сказал Игорь, перед тем как уйти.

Олег промолчал.

За него ответила Изольда:

– Непременно приедем!

Из Новгорода-Северского Игорь со своей свитой поскакал в Ольжичи, где пребывала его мать. Вместе с Манефой там же находилась и Агафья с трёхлетним сыном.

– Выжил нас с Агафьей Олег из терема княжеского, – пожаловалась Игорю Манефа. – За Олега теперь фряженка всё решает. В тягость, видать, мы ей стали. Казну Олег себе взял, моего позволения не спросив. Хорошо хоть, приданое Ефросиньи удалось мне уберечь от его рук загребущих.

– А я, матушка, за жениным приданым и приехал, – сразу признался Игорь. – Оно ведь по праву мне принадлежит.

– Забирай, коль приехал! – проворчала Манефа. – Сначала пасынок меня ограбил, ныне вот сын родной обирает. Ладно хоть младший сынок Всеволод ничего с матери не требует.

– Матушка, мне дружину содержать надо, – стал оправдываться Игорь. – Не к резоимщикам же мне идти!

– Я бы и сама приданое тебе отдала, сын мой, когда Ефросинья первенцем разродилась бы, – сказала Манефа. – А то, может, Бог не даст ей детей. Придётся тогда Ефросинью обратно в Галич возвращать, и не одну, а со всем приданым.

– Ну, это страхи пустые, – махнул рукой Игорь. – Фрося уже непраздная[47] ходит.

– Когда же вы успели? – изумилась Манефа.

– Что же мы, дети малые, что ли? – обиделся Игорь.

Агафья была огорчена тем, что Игорь больше не стремится обнять её украдкой и целует её без прежнего пыла.

– Неужто я так подурнела? – расстроенно поинтересовалась она у Игоря. – Иль приворожила тебя жёнушка твоя?

– Не в ворожбе тут дело, и ты нисколько не подурнела, – ответил Игорь. – Просто сердце моё больше лежит к Ефросинье, вот и всё.

Не хотелось Игорю огорчать Агафью, а всё-таки огорчил.

Когда Игорева свита во главе со своим князем съехала с княжеского подворья в Ольжичах и челядинцы Манефы уже закрывали за нею ворота, стоявшая на крыльце Агафья постаралась утешить себя сама.

«Слава Богу, у Игоря братец есть пригожий да крепкий! Всеволоду ныне пятнадцать исполнится. Ему-то мои ласки будут в радость!»

Всё лето до Путивля доходили слухи о том, что Мстислав Изяславич, попросив подмоги у Ярослава Осмомысла, пытается отбить Киев у Глеба Юрьевича.

Задержался князь Глеб в Переяславле, отражая половецкую орду, нахлынувшую из степей. Мстислав не мешкая вошёл в Киев и сел на столе отцовом и дедовом. Но возмутились смоленские Ростиславичи и помогли Глебу изгнать Мстислава из Киева. Глеб для такого случая даже с половцами союз заключил, понимая, что с половецкой конницей ему легче будет одолеть Изяславича. Звал Глеб Юрьевич и Олега, но тот не пошёл, видя, что ни Святослав Всеволодович, ни Андрей Боголюбский с места войск не двигают.

Потерпев поражение, Мстислав Изяславич ушёл к себе во Владимир.

Там он вскоре скончался, заболев тяжкой хворью. Плакали люди на Волыни и в Киеве, поминая его незлобливый нрав, храбрость и правдолюбие.

…В светлице за столом сидели двое: Игорь и Вышеслав. Перед ними лежала раскрытая книга в кожаном переплёте. То был «Изборник» князя Святослава, сына Ярослава Мудрого, прадеда Игоря.

В пору своего княжения в Киеве повелел князь Святослав, любитель метких изречений и поучительных присказок, написать книгу – своеобразный кладезь мудрости. Долго писали эту книгу учёные монахи Киево-Печерского монастыря, по крупицам собирая всё достойное удивления и поучения, переворошили множество греческих книг и древних свитков на латинском языке. Какие-то тексты вставляли целиком от первой до последней буквы, но чаще брали отдельные отрывки на выбор, потому-то эта книга и получила название – «Изборник». Иными словами, собранная по частям.

Святослав Ярославич остался книгой доволен и не расставался с ней до самой смерти. Вот только имена составителей этой книги остались в безвестности, а посему книга так и зовётся «Изборник» Святослава, в отличие от других «Изборников», составленных позднее, при других князьях.

Книгу эту Вышеслав припрятал в укромном месте, когда в Киев ворвались рати Андрея Боголюбского. Возвращаясь домой, Вышеслав взял «Изборник» с собой, убедившись, что ни святость монастырей, ни крепость городских стен не могут служить надёжным прибежищем для самых прекрасных творений рук человеческих.

Зная, что в Путивле при церкви Вознесения Игорем организована переписка книг, Вышеслав привёз «Изборник» к другу, чтобы монахи-переписчики сделали с него несколько копий.

«Изборник» понравился и Игорю прежде всего тем, что от начала до конца был написан по-русски. Игорь знал, что в монастырских библиотеках хранится множество самых разных книг, но половина из них, если не больше, написаны по-гречески или по-латыни. Из тех же книг, что написаны кириллицей, очень много церковных: различные Евангелия, Псалтыри, жития святых, Ветхий и Новый Завет, всевозможные молитвенники. Книг, не пронизанных христианским вероучением, занимательных по своей сути, почти нет. Среди них «Изборник» Святослава, конечно, стоит на первом месте.

Игорь это понял, перелистав книгу.

Он был поражён глубиной человеческой мысли, прошедшей сквозь века и запечатлённой в слове. Оказывается, и в далёкие языческие времена, когда люди в Греции и Италии поклонялись целому сонму богов и богинь, обитавших на высокой горе Олимп, – уже в те времена жили прославленные философы, остроумные ораторы, мудрые цари и полководцы. Сказанное ими пережило их самих на тысячи лет, но не утратило своей необычайной яркости и значимости! Вот что поражало Игоря больше всего.

Ему попалась на глаза