Юрий Дмитровский, не выдержав напряжения, шагнул вперед:

— Мы — родные братья твоего мужа, и посему имеем право на достойное вознаграждение!

Елена Глинская подняла руку, призывая к спокойствию:

— Права твои я знаю, князь Юрий Иванович, но сейчас не время для раздачи земель. Крымские татары грозят южным пределам, литвины интригуют на западе, и внутри державы тревожно.

— Мы готовы послужить тебе! — собрался с духом Андрей Старицкий. — Дай нам земли, и мы упрочим пределы державы!

— Намерения ваши достойны хвалы, князья, — покачала головой великая княгиня. — Но земли могу я вручить лишь за явные заслуги перед державой. Покуда же не вижу я, чем вы в недавнее время отличились.

— Как же так! — вспыхнул Юрий Дмитровский. — На кой черт нам отличия, коли мы — братья государя Василия Ивановича, потомки Рюриковичей!

Елена Глинская побледнела, ее глаза сверкнули гневом.

— Придите ко мне с конкретными делами, с победами над супостатами, с укрепленными градами — тогда и потолкуем о землях! — произнесла она твердым голосом. — А покуда идите и поразмыслите над моими словами, — и махнула рукой, отпуская деверей.

Братья поняли, что аудиенция окончена. Их мечты о расширении владений разбились о неприступную стену отказа. Они склонили головы в прощальном поклоне и, не проронив ни слова, покинули покои, чувствуя, как внутри них бушует гнев.

По пути Андрей Старицкий встретился взглядом с Василием Шуйским, но тот демонстративно отвел глаза, показывая, что считает унизительным удостаивать взглядом побежденного. Князь тяжело вздохнул и опустил голову. Он понимал, что стал пленником собственных амбиций и недальновидности, чувствовал, как власть утекает сквозь пальцы, как тает его влияние на бояр и дворян. Сердце Андрея сжалось от боли, а руки — в кулаки. В этот момент ему не хотелось даже смотреть на своего брата Юрия, который шел рядом к выходу из Золотой палаты.

Елена Глинская проводила князей взглядом, в котором не отражалось ни капли сочувствия. Она знала, что этот разговор станет началом долгой вражды между ними, но еще не догадывалась, что ее решение станет роковым: именно этот отказ положит начало той цепочке событий, которая приведет к трагической развязке в судьбе обоих братьев.

В тот же день Андрей Иванович, оскорбленный и униженный, поспешно покинул златоглавую Москву. Его кортеж, сопровождаемый верной дружиной, направился на северо-запад, к его удельному княжеству — Старице.

По словам доносчиков, едва он ступил на землю своего княжества, как вокруг него сразу начали собираться все, кто не мог и не хотел мириться с растущим могуществом клана Глинских: родовитые бояре, опальные дворяне, служилые люди и даже некоторые церковники. Все они видели в князе Андрее Старицком последнюю надежду на противодействие усиливающейся власти Елены Глинской.

В Старицком кремле, за мощными стенами, возведенными еще великим князем Иваном III, постепенно формировался центр оппозиции. Здесь, в уютном княжеском дворце, за богато накрытыми столами велись долгие разговоры о будущем державы, о произволе временщиков на московском престоле и о том, как вернуть Руси былое величие.

Андрей Иванович, хоть и не отличался блестящим характером, умело пользовался тем уважением, которое оказывали ему бояре, называя его первым попечителем государства. Он уже тогда понимал, что в его руках постепенно сосредоточивается власть над теми, кто выражал недовольство правлением Глинских.

Старица превращалась в реальную альтернативу московской власти.

Глава 9

Боярыня Шуйская старая,

Злобой сердце отравлено!

Ей Глинская не по нраву,

Власть княгини ей как рана!

Про холопа врет, как дышит,

Трон Елены ей как в дышло.

Утро в великокняжеских палатах наступило свинцовым рассветом, прокравшимся сквозь узкие окошки и высветившим усталое, почти измученное лицо великой княгини Елены Глинской. Бессонная ночь оставила на нем свой безжалостный отпечаток — тени залегли под глазами, а искусанные губы были плотно сжаты. Ночной разговор с Михаилом Глинским терзал душу. Его предложение, подобно занозе, вонзилось в самое сердце и требовало немедленного решения, но в то же время пугало непредсказуемостью последствий.

Едва она переступила порог палаты, как десятки пристальных взглядов впились в нее, источая яд лицемерия. В роскошной зале, по правилам придворного этикета, собрались боярыни — не просто украшение дворцовой свиты, а хранительницы кремлевских тайн. Каждая из них, представительница знатного рода Московского великокняжества, привносила в атмосферу свою долю интриг и заговоров, сплетая воедино тугой узел дворцовой жизни.

Взгляд Елены Глинской пробежал по лицам придворных жен: каждая, как неприступная цитадель, скрывала за холодной внешностью пылкое сердце и живой ум, умело лавируя в опасных водах придворной стремнины. Боярыни обладали искусством, которому мог бы позавидовать любой полководец, плетя интриги с ловкостью и изяществом мастеровитой ткачихи. Каждый их шепот и каждая улыбка напоминали тщательно подобранные нити, которые, переплетаясь, создавали сложный и непредсказуемый узор негласной власти и влияния.

За внешней непринужденностью светских бесед о моде, искусстве и мужских подвигах скрывались острые зубки клеветы и сплетен, готовые в любой момент вонзиться в спину того, кто не сможет постоять за себя. Репутации, подобно хрупким хрустальным сосудам, легко создавались и с той же легкостью разбивались — все зависело от того, кто их создавал и кто мог их разбить.

Елена Глинская испытывала на себе их пристальные взгляды — иногда завистливые, а порой просто любопытные. Среди них она чувствовала себя не в своей тарелке — яркой и притягательной, но в то же время уязвимой. Осознавая это, великая княгиня, охваченная волнением, делала шаг вперед, готовая вступить в очередную непростую игру придворной жизни, где на карту поставлена не только ее судьба, но и будущее тех, кто ей дорог.

По правилам придворного этикета, при появлении правительницы всем полагалось встать. И только после того, как она приветствовала боярынь, они могли сесть на скамьи и заняться своими делами: разговаривать, читать, заниматься рукоделием или вязать.

Сердце Елены Глинской сжалось от тревоги: среди жен она не увидела княгини Авдотьи Шуйской — жены думного боярина Василия Васильевича. Пользуясь поддержкой могущественных думных бояр, она занимала особое место среди придворных. Ее высокая должность боярыни-казначея наделяла ее властью и огромной ответственностью. Каждый рабочий день княгини Шуйской начинался с проверки приходных книг, где аккуратный,