– Луция, твоя рабыня.

– А что с ней?

– Я хочу ее купить. Знаю, она заботилась о твоих детях с самого их младенчества, и ты никогда не жаловалась на нее, но мой раб, мой атриенсий, хочет взять ее в жены и, по всей видимости, жить с ней. Он предложил изрядную сумму, чтобы ее купить, и предлагает взять ее на службу в императорский дворец.

Меса заморгала:

– Не думала, что в твоей голове есть место для таких дел… как ты говоришь… ничтожных.

– Каллидий верно служит мне уже много лет и ни разу ничего не просил. Он и не может – он раб. Но он дает деньги и просит меня быть посредницей в этой сделке, ибо, конечно, не смеет обратиться к тебе. Как и полагается.

– Как и полагается, – согласилась Меса.

Сестры помолчали. Меса наблюдала за Каллидием, вручавшим кубки с вином тем, кто сидел в ложе. Вот он подошел к Гете, брату императора. Затем к Алексиану. Слышал ли он их разговор?

– Не вижу ничего плохого, – наконец проговорила она. – Если ты обращаешься ко мне, значит считаешь нужным удовлетворить просьбу своего раба.

– Ты даже не полюбопытствовала, сколько он предложил.

– Не имеет значения. Для меня важно одно: давая согласие, я исполняю твое желание. По твоим словам, сумма изрядная, и я уверена, что так оно и есть.

Юлия улыбнулась.

Каллидий вернулся, на этот раз с едой: сушеными фруктами, круглыми ломтиками сыра, кабаньим мясом в густом и, судя по всему, вкусном соусе.

– Ты слышал, о чем мы говорили, Каллидий? – осведомилась императрица.

– Я делаю все, чтобы не слышать бесед моих хозяев, сиятельная, – благоразумно ответил атриенсий.

– Моя сестра дала согласие на то, чтобы Луция служила во дворце.

Каллидий сглотнул слюну, потом еще раз и лишь тогда ответил, глядя в пол:

– Императрица милостиво согласилась ходатайствовать за меня, а госпожа Меса проявила чрезвычайное великодушие. Я могу только поблагодарить их.

И он слегка поклонился, стараясь при этом ничего не уронить с подноса.

– Ты верный слуга, Каллидий, – сказала императрица, – а верность следует поощрять всегда и везде, особенно сейчас, когда нас уже много лет окружают предатели. Сегодня день торжества. Отличный повод проявить великодушие.

Каллидий так же осторожно отвесил еще один поклон и удалился, чтобы предложить еду императорским легатам.

– Алексиан зовет меня, – заметила Меса и с улыбкой встала.

На несколько минут Юлия осталась одна. Она оглянулась. Вокруг были приближенные ее мужа – Фабий Цилон и другие военачальники, преданно и отважно сражавшиеся под его командованием. Не было только Лета и Квинта Меция. Почему же? Императрица хотела знать – и хотела знать, что сталось с Вирием Лупом, наместником Нижней Германии, который так неудачно действовал против Альбина, трижды уступив ему в бою. Но тут она встретилась взглядом с Галеном.

Старый врач смотрел на нее с уверенностью человека, знающего о своем превосходстве над остальными, но без тени высокомерия или презрения. Более того: ей показалось, что в его взгляде впервые читалось восхищение. Он направился прямо к ней, для чего ему пришлось пересечь всю ложу из угла в угол.

– У нас остался один нерешенный вопрос, – сказала императрица.

Гален слегка наклонил голову:

– Не вполне понимаю, сиятельная.

– Меня удивляет, что такой мудрый человек неспособен прочесть мысли женщины, в которых нет ничего сложного.

– Но, сиятельная, – осмелился возразить старый врач, – мысли женщины, наоборот, всегда сложны, а порой и вовсе оказываются загадкой. Прекрасной загадкой.

Юлия расхохоталась.

– Нам с тобой осталось кое-что решить, – повторила она, отсмеявшись.

Гален наморщил лоб, припоминая, свидетелем чего был в последние годы, состоя при императрице: смерти, цареубийства, безумие Коммода и, само собой, великий римский пожар, в котором он потерял столько книг, хранившихся в императорском дворце. Он неоднократно выполнял повеления императрицы и получал щедрое вознаграждение – время и деньги, которых хватало, чтобы восстановить утраченные руководства по врачеванию и составлению лекарств. Ему приходилось не только принимать роды у сестры Юлии и выхаживать солдат, получивших раны в бою: императрице потребовались его услуги, когда она замыслила отравить Альбина. Попытка оказалась неудачной, но не по его вине.

– Возможно, сиятельная имеет в виду мое участие в… том предприятии… которое предстояло довести до конца Квинту Мецию… но он не преуспел.

– Прекрасно. Благодарю тебя за осмотрительность. Ты находишь мягкие слова для описания жестких действий. Все пошло не так, как было задумано, но ты в этом нисколько не повинен. Напротив, ты очень нам помог. Как помогал всегда. Я в долгу перед тобой. И я никогда не забываю расплачиваться по счетам.

Гален молча поклонился. С его стороны было бы куда учтивее уверить ее, что это не имеет значения, что никакого долга нет. Но он был тщеславен и надеялся получить в награду то, о чем страстно мечтал и от чего был не в силах отказаться. Поклон был приглашением продолжить разговор.

– Да, я всегда расплачиваюсь по счетам. Я обещала выдать письменное разрешение, которое позволит тебе отправиться в Александрию и сверяться со всеми кодексами и папирусами, которые тебе потребны. Ничто не будет стоять между тобой и сочинениями, которые ты хочешь прочесть.

– Все так, – подтвердил Гален. – Именно это было мне обещано.

– Разрешение лежит у Алексиана. Возьми его, когда пожелаешь. На нем стоит печать императора. Ты сможешь ознакомиться с книгами, которые так тебя занимают.

– Эти книги, сиятельная, будучи истолкованы здравомыслящим человеком, то есть мной, изменят искусство врачевания. Изменят навс…

Гален не закончил свою мысль: Юлия, довольная тем, что выполнила свое обещание, пошла прочь, не дожидаясь ответа. Она направилась туда, где были ее супруг и дети, всецело поглощенные невиданным шествием солдат.

Врач замолк. Он не чувствовал себя уязвленным или униженным. Главным для него было другое: теперь никто не может отказать ему в доступе к книгам Эрасистрата и Герофила. Даже Гераклиан. Он вспомнил злопамятного Филистиона из Пергама.

– Мой император взял верх, – радостно пробормотал Гален и зашептал себе под нос: однажды Филистион узнает, что он, великий Гален, ознакомился с этими трудами, которые его сотоварищи столько раз и столько лет отказывались ему выдавать. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. И Гален засмеялся про себя, как не смеялся давным-давно, мысленно уже собираясь в Египет, куда рассчитывал отплыть через несколько недель. Как можно раньше. Его снедало нетерпение.

Юлия остановилась на полпути. Септимий Север ненадолго покинул детей, направившись туда, где беседовали Гета, Алексиан и Меса. Юлия посмотрела, как он обнимает брата. Такие поступки укрепляют династию. Безграничная верность Геты своему младшему брату, императору, должна была стать